– Эй, толстый! Постой, толстый!
Услышав эти обидные, но, несомненно, адресованные именно ему слова, Сашка вжал голову в плечи и ускорил шаг. Хруст снега за спиной возвестил о том, что парочка старшеклассников, заприметившая пухлого и безобидного новенького ещё у выхода из школы, так просто не отстанет. Внутри всё напряглось. «Лучше остановиться, иначе хуже будет», – решил одиннадцатилетний Александр Селезнёв, наученный горьким опытом. За последние годы он успел сменить уже три учебных заведения.
Быть сыном военного непросто. Каждый переезд – это стресс, а в каждой новой школе были те, кому розовощёкий и мягкотелый Сашка сразу же приходился не по душе.
Этим двоим, что пять минут назад курили на заднем дворе, было лет по семнадцать. Саша пожалел о том, что случайно встретился с ними взглядами. По глазам сразу можно вычислить жертву, вот почему мальчик предпочитал смотреть в пол или куда-нибудь в сторону, проходя мимо незнакомых ему людей или вступая с ними в диалог.
– Ты куда это так бежал, толстый? – спрашивает один из старшеклассников, едва они поравнялись с ним.
– Наверное вес так сбрасывает, – сплюнув жёлтой слюной на утоптанный снег, говорит второй.
– Я домой шёл, – голос Сашки звучит тихо и неуверенно.
– Домой значит? – высокий и лопоухий бритоголовый парень, чья голая черепушка едва прикрыта шапкой с логотипом «Adidas», смотрит на конопатого мальчишку сверху вниз. – Ты новенький, да?
– Угу, – кивает тот, задумавшись о том насколько целесообразно носить шапку на самой макушке в такой-то мороз.
– И откуда ты такой взялся? – интересуется коренастый и жилистый товарищ лопоухого, щёлкая зажигалкой и закуривая очередную сигарету. Над его губой белеет шрам.
– Переехал недавно. С севера.
– И чё, как? Нравится у нас?
Сашка пожимает плечами.
– Имя-то у тебя есть, толстый?
На костяшках бритоголового бурая корочка запёкшейся крови.
– Меня Саша зовут, а вас?
Парочка переглядывается.
– Матвей, – высокий протягивает руку и Сашка отвечает тем же. Рукопожатие у старшеклассника крепкое, он сжимает мягкую ладонь мальчика, будто проверяя того на выдержку.
– Женёк, – бросает коренастый приятель Матвея, когда ноющая после хватки Матвея кисть одиннадцатилетнего школьника оказывается в плену другой руки – грубой и мозолистой. – Классные у тебя шмотки, толстый. Дорогие небось?
Саша виновато оглядывает свой внешний вид, будто испытывая муки совести за то, что одет лучше, чем эти ребята. Свою родную маму он никогда не знал, та умерла во время родов. Новая жена отца, будучи домохозяйкой, находила особое удовольствие в том, чтобы таскать пасынка по бутикам каждую неделю, наряжая того по своему вкусу и не жалея денег, коих у Сашиного папы всегда было в достатке.
– Не смущай пацана, Жека, – усмехается бритоголовый. – Видишь, как раскраснелась принцесса.
Жёсткие пальцы Матвея хватают Сашу за щёку и больно сдавливают её.
– Нифига ты ряху отъел, хомячина, – прыскает тот, которого зовут Женей. – Деньги у тебя есть, Саня?
– Есть, – испуганно кивает мальчик, извлекая из кармана куртки кожаный портмоне ручной работы – подарок отца на последний Сашкин День рождения, вещь безумно дорогая и требующая бережного отношения, по словам мужчины. – Вот.
Короткие и пухлые пальцы четвероклассника вынимают на свет аккуратную банкноту номиналом в тысячу рублей.
– Это всё? – вскинув бровь спрашивает Матвей.
Нервно сглотнув, Саша кивает.
– Могу завтра ещё принести, – говорит он и тут же внутренний голос обливает его потоком нецензурной брани. Теперь, почуяв наживу, эти двое от него точно не отцепятся.
– Умный малый, – говорит Женя, забирая дань, и дымящийся никотиновый цилиндр совершает путешествие из одного угла его губ в другой. – Я тебе вот, что скажу, Саня: в школе полно тех, кто легко может устроить тебе неприятности. Поэтому очень важно понять с самого начала, с кем стоит дружить, а с кем нет.
– Ты хочешь с нами дружить, толстый? – спрашивает парень в адидасовской шапке.
– Да, – выдавливает из себя Сашка, понимая, что выбора у него в данной ситуации в общем-то и нет.
– Правильный ответ. Мы с Женьком здесь за главных, усёк? И мы теперь твои самые лучшие друзья, Санёк. А друзья друг на друга не стучат, запомни это.
– Тебе никто не поможет, если ты вздумаешь донести, толстый, – произносит Женя, чуть нагнувшись и заставляя мальчика посмотреть прямо ему в глаза. – Но, если кто-то будет лезть к тебе, ты всегда можешь сказать нам, и мы решим проблему. Договорились?
Круглолицая голова Саши согласно кивает.
– Вот и хорошо, – на смуглом лице Жени расплывается пренеприятнейшая улыбка. – Мы сейчас с Матвеем собираемся кое-куда прогуляться. Пойдёшь с нами?
– Мне домой надо, – говорит мальчик, вновь ругая себя за то, как жалобно и неуверенно звучит его отказ. – Правда, ребят.
– Не, Сань, с друзьями так не поступают, – разочарованно проговаривает бритоголовый. – Мы с Женьком великодушно приняли тебя в нашу компанию, а ты к нам жопой поворачиваешься. Нам такое отношение не нравится.
– Да, толстый. Как-то хреново получается. Обычно так себя ведут трусы и стукачи.
– Я не стукач! – почти выкрикивает Саша. – Я просто… Я ведь сегодня первый день в школе. Я даже города не знаю!
– Так мы тебе и покажем, – хлопает его по плечу Матвей. – Проведём, так сказать, дружескую экскурсию по самым злачным местам.
– Не боись, к вечеру будешь дома, толстый, – подмигивает Женёк, выплёвывая окурок.
То, что ещё пять минут было сигаретой, теперь, испуская тонкую струйку дыма, тлело у самых Сашкиных ног. Подобно ей тлели и Сашины надежды на то, что здесь – в новом для него месте – всё наконец-то изменится в лучшую сторону.
* * *
Злачными местами, обещанными Матвеем, оказались бесконечно длинная плеть теплотрассы, серые строения больничного комплекса и невзрачное здание городского морга, располагавшегося через дорогу от лесополосы. Район, по непонятной Сашке причине называемый Спутником, был безнадёжно унылым и выкрал себе пространство в самой южной точке города. Если раскрыть карту, то где-то совсем рядом можно было отыскать пятно военгородка, по причине близости к которому, отец и присмотрел временное жильё в этих краях.
Когда троица пересекла асфальтированное полотно объездной трассы, Матвей с Женей сбросили свои рюкзаки и закурили.
– Привал, толстый. Теперь ждём, – сказал парень со шрамом над губой.
– Чего ждём? – спросил у него Саша.
– Не чего, а кого. Скоро узнаешь.
Женино «скоро», чего и следовало ожидать, растянулось на двадцать мучительных минут, в течение которых парочка старшеклассников дотошно выпытывала у Сашки подробности, касавшиеся его родителей, прошлого и пережитых переездов. В их холодных диких взглядах читалось всё что угодно кроме чувства жалости, а бестактные вопросы, будто скользкие пальцы прощупывали его, добираясь до самого нутра.
Ситуацию спасла появившаяся вдалеке и медленно бредущая вдоль обочины фигура. Первой её заприметил Матвей и, оживившись, пихнул своего друга.
– Тащится доходяга. Вон он, смотри.
Женя лениво вскинул руку и поглядел на циферблат китайских наручных часов. Такие не слишком искусные подделки частенько можно было увидеть в качестве потенциального трофея в игровых автоматах, любивших моститься в залах ожидания вокзалов и торговых центрах.
– Опаздывает, – неудовлетворённо буркнул парень.
Человек двигался медленно, закинув на плечо мешок и, судя по всему, прихрамывая. Сашка несколько раз щурил глаза, пытаясь вглядеться нечёткий силуэт, но рассмотреть незнакомца смог только тогда, когда тот оказался достаточно близко. То был бездомный мужчина в возрасте между сорока и пятидесятью, высокий, сутулый, в старых сотню раз зашитых штанах, тяжёлых громоздких ботинках и драном пуховике, из прорех в котором тут и там торчала синтепоновая набивка. Красное и обветренное лицо нищего украшали свежие ссадины. Из-под сдвинутой куда-то набок шапки торчали кучерявые уже тронутые сединой волосы. Нос, судя по его внушительному рельефу, мужчина ломал далеко не единожды.
– Знакомься, толстый, это наш старый знакомый. Паспорта у Сергея Дмитриевича давно уже нет, так что зовём мы его просто – Дмитрич, – торжественно представил мужчину Матвей и тут же подтолкнул Сашку вперёд. – Дмитрич, это Саня. У Сани есть деньги. Много денег.
Выпятив вперёд опухшую нижнюю губу, бездомный оценивающе оглядел представленного ему пацана и бросил вопросительные взгляды на обступивших его старшеклассников.
– Ну и чё? – выплюнул Дмитрич из дурно пахнущего щербатого рта.
– В каком это смысле «чё»? – сунув руки в карманы Женя шагнул вперёд. – Не тупи, бомжара. С нас платёжеспособный клиент, с тебя – услуги.
Ничего не понимающий Сашка переводил взгляд с одного на другого. Дмитрич, взвесив что-то в своей голове, коротко кивнул.
– Отойдём, – бросил он через плечо. – Подальше от трассы и лишних свидетелей.
Подняв с земли рюкзаки, Матвей и Женя, не задавая лишних вопросов, последовали за ним. В отличие от них, у Сашки вопросов скопилось много. На какой-то миг он подумал, что вот сейчас у него появился единственный и возможно последний шанс сбежать. Всего-то надо проскочить через дорогу и рвануть по тротуару назад, откуда пришёл. А там, даже если он заблудится, всегда можно спросить путь у добрых людей. «А есть ли они вообще, эти добрые люди?» – тут же мелькнула мысль.
– Ты чего там застыл, толстый? А ну давай бегом за нами, – послышался голос Жени.
Поправив лямки своего ставшего вдруг таким тяжёлым ранца, Сашка наступил ногой в свежий, только что оставленный кем-то из двоих ребят след. Кому он врёт? Такой пухлый и неуклюжий увалень как он вряд ли сможет пробежать больше ста метров, прежде чем его догонят. А когда эти двое настигнут его, то изобьют. Обязательно изобьют и плевать им будет на его мольбы о прощении и просьбы остановиться. Нет в них ничего человеческого. Сашка прочёл это по их глазам. Такие же глаза были у его отца.
Протоптанная в снегу тропинка спускалась по склону вниз и тянулась до самой кромки тёмного лесного массива. Чуть дальше, метрах в трёхстах, если идти вдоль этого края, виднелось безликое и, судя по всему, заброшенное кирпичное здание, но туда мужчина их не повёл.
– А вот скажи мне, Дмитрич, бывает такое, что вы бомжи объединяетесь в банды? – спрашивает Матвей. – Ну, типа, не всем же с одной помойки питаться и в одних и тех же местах попрошайничать.
– Бывает, как же.
– Прямо бомжацкая мафия, – прыскает Женёк.
– И потасовки между вашими бандами случаются, да? – продолжает наседать на Дмитрича бритоголовый.
– Угу.
– А если одна банда долго не может одолеть другую, то она группируется и складывается в одного большого супербомжа? – давясь смехом задаёт очередной глупый вопрос Матвей.
– Бомж-мегазорд, – заливается хохотом Женя.
Сашке совсем не смешно. Опустив голову, он считает шаги и умоляет Вселенную о том, чтобы всё это поскорее закончилось.
Дмитрич тоже никак не реагирует на сказанное, молча доходит до первых деревьев, окидывает взглядом пространство и кивает.
– Здесь.
– Что, даже в гости не позовёшь, Дмитрич? – ухмыляясь спросил Матвей.
– В другой раз, – без всякого выражения отвечает мужчина, роняя мешок, а следом сбрасывая с худых и острых, выпирающих из-под поношенного свитера, плеч пуховик.
Рюкзаки парней вновь оказались на снегу. Пока Матвей разминается, Женя наматывает на кисти рук бинты. Бритоголовый бросает взгляд на замершего в стороне Сашку.
– Толстый, ранец свой сбрось, с ним не удобно будет.
– Что неудобно? – мальчишка испуганно захлопал глазами.
– Да ты расслабься, всё нормально. У нас с Дмитричем что-то вроде делового соглашения. Мы ему платим, жратву иногда приносим, а он взамен на это ненадолго становится нашей личной живой боксёрской грушей. Правильно я говорю, Дмитрич?
– Угу, – мужчина даже не смотрит в их сторону, его взгляд в это время направлен вдаль, прикованный к уродливой кирпичной заброшке, замершей на краю леса.
– Видишь? Дмитрич не против. Он даже рад, – с мерзкой улыбкой на лице говорит Матвей.
– Ребят, но так ведь нельзя, – дрожащим голосом роняет Сашка.
– Чего нельзя, нюня? – зло бросил Женя. – Тебе же всё разжевали. Мы, считай, доброе дело делаем – человека от голода и похмелья спасаем.
– Ага, благотворительность, ёпт, – снова хохочет Матвей. – Тебя, Саня, разве не учили бедным помогать?
– Но зачем его бить? – не унимается мальчик. – Я не хочу так. Можно я уйду? Пожалуйста!
Он готов разрыдаться, когда Женя хватает его за шкирку и силком тащит к будто бы вмёрзшему ногами в землю бомжу.
– Будем из тебя мужика делать, тряпка, – слышит Сашка над своим ухом и вновь перед его глазами вспыхивает гневная физиономия отца.
Он мог бы рассказать обо всём ему. Пережить этот кошмар, а вечером, когда отец будет дома, поделиться проблемами и историей о двух старшеклассниках, прессующих его в школе. Но Сашка прекрасно знал, что ни к чему хорошему это не приведёт. В лучшем случае его выпорют и назовут хлипким ничтожеством, которому пора бы уже научиться стоять за себя. Больше всего на свете Сашин папа ненавидел слабость. Вот почему круглощёкий и склонный к мечтательности сентиментальный сын вызывал у него лишь чувство разочарования.
– Бей, – скомандовал Женёк.
– Эй, деньги вперёд, – напомнил ему хриплый голос Дмитрича.
Парень со шрамом над губой, вынимает из заднего кармана брюк смятую банкноту номиналом в тысячу рублей и швыряет её бездомному, который с завидной прытью тут же хватает её прямо в воздухе и спешно прячет в висящую на поясе небольшую сумку.
– Бей! – брызжа слюной кричит Сашке в ухо Женя.
Сжав руки в кулаки, одиннадцатилетний Александр Селезнёв, в жизни не участвовавший ни в одной серьёзной драке, замахивается и бьёт стоящего перед ним мужчину в живот. Тот лишь едва слышно выпускает из лёгких воздух, но не двигается с места.
– И это вся сила? – хлёсткая Женькина пощёчина обжигает Сашино лицо. – Ты что, его жалеешь, толстый? Он вообще-то бабки отрабатывает. Твои бабки! Или ты забыл?
Мальчик наносит второй удар, на этот раз чуть повыше, но результат едва ли превосходит предыдущий. И тут незримая дамба, что всё это время сдерживала рвущийся на свободу поток Сашкиных слёз, наконец рушится.
– Я сильнее не могу! – кричит он, чувствуя, как горячие и солёные ручьи начинают жечь холодные от мороза щёки.
– Ладно вам, парни, пацан мелкий совсем, удар не поставлен, – вступается за Сашку Дмитрич, и Женя вынужден оттащить хнычущего четвероклассника в сторону.
– Сопли подбери, – строго командует он. – Мужики не плачут.
– Ничего, толстый, – подаёт голос Матвей. – Мы тебя всему научим, вот увидишь. А сейчас постой там, пока мы не закончим.
Удар Матвея резок и точен. Он попадает прямо в солнечное сплетение Дмитрича, заставляя того сначала глубоко и как-то со свистом вдохнуть, а потом разразиться кашлем. Когда мужчина выпрямляется, рядом с ним уже возникает Женя и обмотанный бинтами кулак встречается с обветренным и покрытым колючей щетиной лицом бомжа. На снег падают первые капли крови.
* * *
Спустя сорок минут, держась за поясницу и прихрамывая, человек, которого прежде звали Сергеем Дмитриевичем Луньковым, исчезнет в проходе безобразной двухэтажной кирпичной постройки. Построенное в довоенные годы оно долгое время выполняло функцию городского морга, однако в середине девяностых только что сменившаяся городская администрация наняла группу молодых архитекторов, разработавших проект обновлённого больничного комплекса, включавшего в себя детскую и взрослую поликлиники, роддом, инфекционное и хирургическое отделения, стоматологию и новый морг. Старое здание, уже десятилетие как носившее статус аварийного, так и не снесли, оставив стоять на краю лесного массива и пугать проезжавших мимо людей своим безобразным видом.
Дмитрича, как и многих других бездомных, вскоре облюбовавших пустующую постройку, её история совсем не смущала. Поднявшись по лестнице на второй этаж, мужчина швырнул в тёмный угол мешок, шаркая прошёлся до стоящего у окна старого кресла, найденного им прошлой весной на помойке, и тяжело рухнул на него. Откинувшись на спинку, он прикрыл глаза и позволил себе перевести дух.
– Ку-уша’ть, – раздался где-то позади гортанный и скрипучий хор нескольких голосов. – Серё-жа при-инёс поку-уша’ть.
Из бурлящей тьмы на мгновение вынырнула бледная худая рука с обкусанными жёлтыми ногтями, схватила драгоценный мешок и уволокла во мрак.
* * *
Этой ночью Сашке не спится.
За ужином мачеха спросила его о первом дне в школе, и мальчик пожал плечами, накручивая на вилку похожие на скопление червей спагетти в томатном соусе. «Ничего интересного», – ответил он, вспоминая как двое подростков сегодня на его глазах избивали бездомного в течении растянувшихся на целую вечность пятнадцати минут. Аппетит к Сашке так и не пришёл. Не доев уже успевший остыть ужин, он убрал тарелку в холодильник и ушёл в свою комнату.
«Ничего, всё это временно», – успокаивал себя он.
Через год, а может и раньше отцу придёт новое назначение, и они снова переедут. А уж там всё обязательно будет иначе. Никаких злых старшеклассников, косых взглядов и обидных прозвищ. Возможно, в новой школе Сашка даже станет популярным. В конце концов, он много читает, умеет мастерить фигурки-оригами из бумаги, вязать разной сложности узлы и даже немного играть на гитаре. Просто никто никогда не пытался узнать его лучше, видя в нём лишь полного неуверенного в себе мальчишку. Кто знает, может случиться даже так, что какая-нибудь девочка однажды улыбнётся ему в школьном коридоре. Не завтра, разумеется, и не в этом городе.
На следующий день после уроков никто за Сашкой не увязался. Неделя пролетела на удивление спокойно и без инцидентов, внушив успокаивающую мысль о том, что всё далеко не так плохо, как могло показаться на первый взгляд. Да и одноклассники Сашке попались относительно дружелюбные, если не брать в расчёт Антона Гаврилова – неприятного и задиристого мальчишку с высоким лбом и неестественно глубоко посаженными глазами. Тоха, как его называли остальные, не тратя времени попусту, сразу же решил показать новенькому, кто здесь главный. В адрес Сашки летели колкие фразочки, а на спине то и дело появлялся приклеенный на скотч тетрадный лист с надписью «Пни меня». Проходя мимо, Антон считал должным толкнуть Сашку плечом, а на выходе из школы в мальчика летели снежки и противный скрипучий голос Тохи сопровождал обстрел песенкой: «Жирный-жирный-жирный, как поезд пассажирный…»
Впрочем, ко всему подобному Сашка привык давно. Главное – не обращать внимание. Со временем задире всё это надоест, и он будет донимать его реже. Если спровоцировать конфликт, то будет только хуже. Однажды, послушав батины советы, мальчик уже попытался дать обидчику сдачи, что закончилось разбитым в кровь носом, синяком под глазом и измазанной грязью новой курткой. Сашка до сих пор помнил гримасу разочарования на лице отца, когда он вернулся домой в таком виде с красными от слёз глазами.
В понедельник во время большой перемены Тоха застал Сашку в туалете и счёл забавным своё решение стянуть с толстяка брюки и вытолкнуть его в коридор. Вцепившись в дверной косяк, Саша упрашивал одноклассника не делать этого, но Антон был неумолим, хохотал, как ненормальный и упорно тащил мальчика к выходу из туалета. Спасение пришло внезапно. В какой-то момент в проёме появились два знакомых силуэта, а в следующих миг Тоха с писком упал на кафельный пол и тихонько захныкал, хватаясь рукой за висок, на котором стремительно росла шишка.
– Чё, толстый, обижает тебя эта сучара? – спросил бритоголовый, потирая кулак. – Ничего, ща мы с Женьком научим его манерам
И вот уже не Сашкины, а Тохины брюки летят в сторону. Схватив вопящего пацана за руки и ноги, парни вышвыривают его из туалета прямо в коридор в одной измятой рубашке и трусах.
Спешно натянув штаны, Сашка обращает взгляд к старшеклассникам.
– Спасибо, – выдыхает он.
Прежде за него ещё никто не заступался.
– Должен будешь, – говорит Женёк. – Считай это дружеской услугой. Но с тебя теперь тоже причитается.
– Я скопил немного, – Сашка лезет в карман за портмоне, тут же смекнув к чему клонит парень.
– Не-не-не, – вмешивается Матвей, хватая мальчика за руку. – Не здесь, малой. Сегодня после уроков пойдём на наше место. Жди нас возле школы.
– Ребят, может вы сегодня сами, а я вам просто денег дам? – с надеждой в голосе произносит Саша.
– Так не пойдёт, толстый. Мы теперь в одной упряжке, сечёшь?
В коридоре Матвей ловит собравшегося уже было бежать Антона за волосы.
– Ещё раз тронешь толстого, мы тебя в очке утопим, усёк? – рычит он в лицо напуганному четверокласснику и тот жмурясь, будто ожидает удара по лицу, кивает.
Уроки заканчиваются в два часа. Когда Сашка выходит на улицу, парочка его новых приятелей поджидает мальчика на углу. Вместе они направляются уже знакомым маршрутом и на этот раз Саша лучше запоминает дорогу. Вот здание хлебзавода, вот больничный комплекс, а вот морг – неприметная выбеленная постройка, которая не пугала бы так, не знай Сашка страшную тайну её назначения.
Троица пересекает дорогу и делает стоянку рядом с уродливым трубопроводом теплотрассы. На этот раз Дмитрич появляется раньше. Не проходит и пяти минут, как его хромающая фигура возникает на горизонте. Когда он наконец добирается до компании школьников, Сашка видит, что ссадины на его лице почти зажили, а пожелтевшие синяки едва заметны.
– Как с деньгами, Дмитрич? – вступает в переговоры Матвей.
– Зависит от того сколько у вас с собой.
Достав из-за пазухи полупустую бутылку «Трёх озёр», мужчина ловким движением откручивает крышку и присасывается к стеклянному горлышку.
– Анестезия? – усмехается бритоголовый. – Эй, толстый, напомни, что там у нас по деньгам?
– Три тысячи, – отчеканивает Сашка.
– Нифигово тебя, жиртрест, снабжают, – присвистывает Женёк.
– Я из копилки достал, – оправдывается мальчик.
– Слыхал, Дмитрич? Ставки растут. Что нам предложишь за три косаря?
Бомж не торопится с ответом, долго обдумывает, прикидывает.
– А вы чего сами-то хотите? – наконец выдаёт он. – Мне бы пожрать да друга накормить.
– Друга? – Матвей усмехается. – У тебя есть друзья, Дмитрич?
– У кого ж их нет? – мужчина задумчиво глядит на Сашку.
– Ладно, бомжара, давай так, – говорит Женя, втаптывая в снег окурок, – Сейчас мы на тебе руки и ноги разомнём, а потом немного постреляем.
Он вынимает из заднего отдела куртки самодельную рогатку и демонстрирует её бездомному.
– Одно условие: в лицо не стрелять, – предупреждает мужчина. – Глаза мне пока нужны, – из его глотки вырывается хриплый смешок.
В низине у кромки леса тихо и спокойно. Даже шум от проезжающих по трассе машин кажется далёким и ненастоящим. Только снег хрустит под ногами, да время от времени раздаются стоны и кашель Дмитрича, которого избивают двое десятиклассников. Сашка не смотрит на них. Встав чуть поодаль, он отвернулся в другую сторону и терпеливо ждёт, когда его отпустят домой.
Бомж падает на землю и теперь парочка хладнокровно топчет его ногами, прыгает на нём и пинает ботинками в незащищённые части тела, выпуская на волю слишком долго сидевших внутри жестоких зверей.
– Толстый, ты какого хера там встал? Давай, вдарь по Дмитричу разок, не бойся.
– Нет, спасибо, я тут постою, – бросает через плечо мальчик.
– Баба, – тяжело дыша изрыгает из себя Женёк.
Бомж тем временем поднимается на ноги и морщась стряхивает с одежды налипший снег. На лице пухнут лиловые следы от ударов, одно веко отекло, а на редких зубах краснеет кровь.
Матвей забирает у Жени рогатку и суёт её в руки Сашке.
– Не захотел бить, значит будешь стрелять. Вставай вот сюда.
Он подводит мальчика к условной точке и указывает на замершего в четырёх метрах от них Дмитрича.
– Вот твоя мишень, толстый, – поясняет бритоголовый. – Целься куда угодно, только не в голову.
– Ему же больно будет, – роняет Сашка, когда Матвей протягивает ему несколько небольших, но увесистых камешков.
– В этом и весь смысл, неужели не понятно? Какой кайф стрелять по неживой мишени или бить грушу, не способную прочувствовать боль? Дмитрич получает свои честно заработанные деньги за то, что даёт нам шанс выплеснуть нашу злобу. Вот скажи мне, толстый, неужели тебе не на кого злиться?
Сашка пожимает плечами.
– А как же тот придурок, что сегодня хотел опозорить тебя при всех? – напоминает Женя. – Разве он не заслужил твоей ненависти? Просто представь его на месте Дмитрича и дай ему ощутить твою злость.
Антон Гаврилов, конечно, был неприятным типом, но ненавидел ли его Сашка? Желал ли ему этой боли? В руках у мальчика самодельная рогатка и камешки. Он поднимает свои слезящиеся на ветру глаза и смотрит на Дмитрича. Ему хотелось бы постараться и увидеть на том месте отца, безвольного, не способного в этот момент нанести ему вред или высечь ремнём. Но Сашка видит только продрогшего на морозе бездомного мужчину, позволяющего паре подростков, издеваться над ним ради небольшой суммы денег.
– Стреляй, Пашка. Всё нормально, – подбадривает мальчика бомж.
Саше думает о том, случайно ли тот исковеркал его имя.
– Толстый, клянусь, если ты прямо сейчас не выстрелишь, я отберу у тебя рогатку, поставлю твою жирную тушу туда, где сейчас стоит Дмитрич, и лично расстреляю, – нетерпеливо произносит Женя.
Сашке страшно. Он заряжает рогатку, поднимает её на уровень глаз, целится, натягивает тугую резинку и стреляет. Мальчик был уверен, что промажет. В подобных вещах ему никогда не везло, но только не в этот раз. Камень попадает прямо в цель – аккурат в живот Дмитричу, – заставляя того ойкнуть и согнуться.
– В яблочко! – в восторге выкрикивает Матвей. – Толстый, ты снайпер.
Сашку тошнит.
Он хочет домой.
Но всё только начинается.
* * *
Тоха к Сашке больше не лез. Минул уже месяц, а тот по-прежнему старался даже не смотреть в сторону новенького, предпочитая делать вид, будто круглолицего светловолосого мальчика, сидящего за третьей партой в среднем ряду, не существует. Сашку такой вариант вполне устраивал, даже несмотря на то, что его игнорировали все, кто так или иначе считался с авторитетом Антона Гаврилова. Быть невидимкой в классе – далеко не самая худшая роль. Гораздо хуже приходилось после уроков в те дни, когда в Матвее и Жене снова просыпалась жажда насилия. Это происходило не реже, чем раз в неделю. Сашка знал, что эти двое регулярно трясут бабки из некоторых ребят помладше, но новенького они никогда не трогали. Деньги, откладываемые Сашей, предназначались для оплаты услуг Дмитрича, всегда готового удовлетворить запросы школьников.
В избиении бомжа Сашка старался не участвовать, но иногда его буквально силой вовлекали в это мерзкое дело. Последней каплей стало событие, случившееся в третью пятницу февраля. За день до этого Дмитрич неожиданно появился в компании тощего и недоверчиво поглядывающего на парней пса.
– Твоя шавка, Дмитрич? – сразу же поинтересовался Женя.
– Ну моя, – бомж почесал животное за ухом. – Слонялся у вокзала, попрошайничал. Стало быть, худо ему. Мы с ним похожи, – при этих словах потрескавшиеся губы бездомного разъехались в улыбке.
– Сколько возьмёшь за неё?
– В каком смысле? – Дмитрич напрягся.
– Я ещё ни разу псину не резал, – признаётся Женя. – Свинью колол, курицам головы рубил, а вот собаку… Смотрю я на эту тварь и хочется мне ей глотку вскрыть, а потом вспороть брюхо и посмотреть, что там внутри.
Все эти ужасные слова Женя проговорил с совершенно бесстрастным голосом и не выражающим никаких эмоций лицом, правую сторону которого украшал здоровенный свежий синяк. Сашка и раньше замечал на парне следы побоев, но спросить прямо всегда боялся. Вполне возможно, что у Жени тоже есть отец, который очень разочарован в сыне. А может это сделал кто-то из старших братьев или мамин любовник. Но важно ли кто оставлял на лице и теле подростка эти следы? В конечном итоге значение имел лишь один факт: Женя был зол, он кипел от ярости, обиды и боли, которую желал выплеснуть наружу.
История Матвея Сашке также была неизвестна, но отчего-то его наивный детский разум отказывался признавать, что люди могут становиться такими жестокими и бессердечными беспричинно.
– Пса в обиду не дам, – твёрдо и строго заявил Дмитрич. – Пёс – мой друг.
– Назови цену, – не принимая возражений настаивал Женёк.
Что-то щёлкнуло и блеснул в его руке. Ощутив, пробежавшийся по спине холодок, Сашка бросил взгляд на предмет, что привлёк его внимание. В смуглом кулаке парень со шрамом над губой сжимал небольшой складной нож.
– Жень, не надо, – заскулил четвероклассник. – Он же тебе ничего не сделал.
– Молчи, малой, – ответил за друга Матвей. – Не твоё это дело.
– Пёс не продаётся, – строго глянув на вооружённого подростка сказал Дмитрич.
Когда Женя бросился на животное, мужчина прыгнул навстречу и, используя весь вес своего тела, толкнул юношу на землю. Пёс гавкнул и бросился наутёк.
– Ах ты сука! – заорал Женька.
Матвей напрыгнул на Дмитрича сбоку и зарядил тому коленом в пах. Стоило бомжу согнуться, как на него осыпался целый град ударов. Вскочивший на ноги Женя повалил мужчину и с силой опустил подошву грязного ботинка на лицо бездомного. Сашка вздрогнул, когда услышал, как хрустнул уже неоднократно терпевший переломы нос бомжа. Парни били его долго и в какой-то момент Сашкина голова вдруг закружилась, а совсем недавно съеденный школьный обед запросился наружу от осознания, что Дмитрич уже мог умереть от такого длительного и жестокого избиения. Но к удивлению мальчика, когда содержимое его желудка выплеснулось на снег, он услышал сдавленный стон мужчины. Унявшие свой гнев подростки теперь восстанавливали дыхание, пока Дмитрич с залитым кровью лицом, отплёвывался осколками сломанных зубов.
Без лишних слов Женя подошёл к Сашке, забрал у него портмоне, извлёк оттуда тысячу рублей, смял их и швырнул в сторону распластавшегося на снегу мужчины.
– На, подавись, падаль.
– Сергей я, – кряхтя и выдыхая клубы пара, говорит бездомный. – А для тебя Сергей Дмитриевич, сопляк.
– Нарываешься, бомжара.
– Думаешь, знаешь меня? – оттряхнув шапку Дмитрич усаживается на снег. – Всё у меня было: квартира, машина, нормальная жизнь. Жена была и две дочки. В этом мире может случиться так, что сегодня у тебя есть всё, а завтра ничего.
– Вот только не начинай заливать нам истории про несправедливую судьбу, – состроив кислую мину, говорит Женя. – Знаем мы таких. Если ты неудачник, просравший жизнь, то нет в этом ничьей вины кроме твоей собственной.
– Неудачник, – из груди Дмитрича вырывается смешок больше похожий на кашель. – Можно ли назвать неудачей ситуацию, когда однажды ты возвращаешься домой с работы и застаёшь свою семью мёртвой? Когда ползаешь в крови своих детей, трогаешь их холодные тела, а позже узнаёшь, что вся эта бессмысленная резня была ради жалких тридцати тысяч и бижутерии, украденных жившим по соседству наркоманом. Ответь мне, сынок, это тоже неудача?
Лишённый выражения взгляд мужчины буравит Женька.
– Я твою семью не резал, Дмитрич, – бросает парень. – И на жалость мне давить не надо. Нет у меня её и не было никогда. Это чувство для слабаков.
– А что потом? – тихо спрашивает из-за спины друга Матвей.
– Потом? – мужчина морщит лоб. – Потом были только ямы– одна темнее другой. Ямы, в которые зарыли моих девочек, яма запоя, когда я умудрился пропить то немногое, что у меня осталось, а после яма безденежья и людского равнодушия. Я не оправдываю себя. Сам виноват.
– Я б на твоём месте вскрылся, – говорит бритоголовый. – А ты чего-то тянешь. Нравится тебе это что ли?
Дмитрич ворочает во рту красным окровавленным языком, пересчитывая уцелевшие зубы.
– Ты, пацан, на моём месте не был. Так что не говори, как поступил бы, а как – нет.
– К чему нам твоя слезливая история, Дмитрич? – вновь включился в разговор Женёк, но мужчина похоже его даже не слушает.
– Много времени минуло с тех пор. Уже и лиц своих дочек не помню. Я на своём веку столько плохих людей повидал, что не пересчитать. Вы тоже плохие. Сопляки ещё, но зла в вас так много, что хлещет через край.
– Решил нам лекцию прочитать, бомжара? Воспитанием нашим заняться? Ты себя то давно в зеркале видел? – Женя плюёт на пятно розового снега. – Возьми себя в руки, Дмитрич. А то нам всё это быстро наскучит.
Дёрнув бритоголового за рукав, Женёк вешает рюкзак на плечо и идёт к обочине. Уже переходя дорогу, Сашка услышал едва уловимые последние слова Дмитрича:
– Поздно вас воспитывать, щенки. Ничего уже не исправить.
На следующий день, в пятницу, Саша не встречал в школе ни Матвея, ни Жени, но после уроков они вновь поймали его, стоило ему отойти от школы чуть подальше.
– Эй, толстый!
Заговорщически оглядываясь по сторонам, парочка, крутившаяся у остановки, подошла к мальчику и сунула ему в руки плотный мешок, не тяжёлый, но явно не пустой.
– Отнеси это Дмитричу, – командным тоном произнёс Женя. – Передай ему, что я его прощаю, но в первый и последний раз. Если снова посмеет вот так отказать мне в чём-то, то я его самого прирежу.
Подавляя очередной приступ тошноты и уже догадываясь о содержимом мешка, Сашка всё же заглядывает внутрь. Собачий глаз смотрит на мальчика почти обвинительно с мокрой, неаккуратно отрезанной головы. Сашка всхлипывает.
– Не реви, так надо было, – говорит бритоголовый.
– Пса то зачем? – слёзы уже катятся по круглым Сашкиным щекам.
– Я эту тварь у вокзала нашёл, – будто смакуя подробности отвечает за друга Женя. – Видно не отыскал его после вчерашнего бомжара. А я неоконченные дела не люблю, как видишь. К тому же, клиент всегда прав, толстый. Дмитричу было необходимо преподать урок. Согласен?
Дорога к месту постоянных встреч с Дмитричем на этот раз показалась длиннее обычного, а сам мужчина не появлялся больше часа. Сашка успел продрогнуть и уже подумывал бросить чёртов мешок и идти домой, когда заметил ковыляющую со стороны заброшенной кирпичной постройки знакомую фигуру.
– Ты чего пришёл, Пашка? – недоверчиво глядя на мальчика, спрашивает Дмитрич.
Похоже и впрямь не запомнил Сашкино имя.
Лицо мужчины посинело, на носу и скулах появились островки из корки запёкшейся крови. Мальчик молча протягивает ему мешок.
– Они сказали… они сказали…, – ему никак не удаётся произнести нужные слова, но, когда Дмитрич заглядывает в мешок, то всё понимает сам.
С минуту он смотрит внутрь, будто безмолвно прощаясь со своим четвероногим другом, а затем вновь обращает взгляд к мальчику, но теперь в его глазах нет ни намёка на недоверие. Напротив, он стал каким-то по отечески мягким и понимающим.
– Не бойся, пацан. Я на тебя зла не держу. Хороший ты малый, а вот друзья твои…
– Не друзья они мне! – внезапно выкрикивает Сашка и тут же испуганно озирается, словно боясь, что парочка десятиклассников затаилась где-то рядом и наблюдает за каждым его действием.
– Привязались они к тебе, парень, да? – спрашивает его Дмитрич.
– Это вы виноваты! Зачем вы позволяете им это делать?
Мужчина вздыхает и демонстрирует мальчику свои бледные и трясущиеся руки.
– Видишь? Когда-то я этими руками чинил самые тонкие механизмы. А теперь во. Мне в них нынче даже кирпичи носить не доверят. А есть-то хочется, пацан. Я в первое время тыкался по разным местам, искал работу, не гнушался ничем. Редко кто соглашался принять такого как я, сам пойми, но на жратву заработать мог. А в первую зиму без крыши над головой умудрился отморозить три пальца на ногах. Ещё через неделю побили в переходе, сломали рёбра. Ну и какой из меня работяга после такого, а? – охрипшим голосом спрашивает бомж. – Думаешь, от хорошей жизни я им себя мутузить даю? Они предложили, я – согласился. Решил, что лёгкие деньги. А послал бы их, всё равно избили бы. Кто ж знал, что им так понравится? – Дмитрич пожевал потрескавшиеся губы. – Сдох бы давно, да кто-то сверху приглядывает за мной, видно, – задумчиво говорит он. – Зря они так с псом. Ничего святого в них нет. Сегодня животных режут, а завтра, того и гляди, на людей переключатся. Нехорошо это. Я тебе, Пашка, вот, что скажу: ты ступай домой и не бойся ничего. Им передашь, что урок я усвоил и попросил прощения. Перепил, мол, вчера, вот и забыковал. А ещё добавь, что в качестве извинений, в следующий раз я приготовлю для них особое развлечение. Им понравится.
Дмитрич заговорщически подмигивает и хлопает мальчика по плечу.
– Всё будет хорошо, Пашка. Вот увидишь.
* * *
Весну Саша любил, но только не в те первые месяцы, когда мир вокруг превращается в месиво из слякоти и талого снега. В этом году температура преодолела отметку в ноль градусов раньше обычного. Глядя на свои забрызганные грязью ботинки, мальчик думал о том, что стоило бы успеть отмыть их раньше, чем отец увидит и сделает выговор за небрежное отношение к вещам. Сашка и рад бы был, но попробуй тут не замарайся, когда кругом ни одного сухого места, а двое старшеклассников то и дело поторапливают, грозя окунуть головой в одну из луж, если он не пошевелится.
Мужчина с заросшим жёсткой щетиной лицом, спрятавший руки в карманы потрёпанного пуховика, уже ждал их на условленном месте. Такая пунктуальность за Дмитричем ранее не наблюдались, но ни Матвей, ни Женька не придали этому никакого значения.
– Оклемался смотрю, – бросает вместо приветствия Женёк, оглядывая бомжа с головы до ног. – Свежо выглядишь.
– На мне всё быстро заживает, – проскрежетал в ответ Дмитрич, обводя взглядом приблизившихся к нему школьников.
– Как на собаке? – на лице бритоголового возникает злорадная ухмылка.
– Собакам, как показала практика, везёт меньше.
– Не будем вспоминать старое, – говорит парень со шрамом над губой. – Неделя прошла, как никак. Думаю, мы все вынесли из случившегося урок и можем двигаться дальше, так ведь, Дмитрич?
– Верно говоришь, – карие глаза бомжа с пожелтевшими белками внимательно смотрят на собеседника. – Пойдёмте-ка за мной. Зябко тут и грязь кругом.
Он показательно ёжится, разворачивается и идёт вниз по склону, подальше от дороги.
Переглянувшись, парни пожимают плечами и следуют за ним, а Сашке ничего не остаётся, кроме как последовать их примеру.
– Толстый сказал, ты нам сюрприз приготовил, Дмитрич, – напоминает Матвей. – Не хочешь рассказать подробнее?
Мужчина кашляет, выпуская облачка пара.
– Сами увидите, – хриплым голосом отзывается он. – Иначе какой это будет сюрприз, да?
– Слыш, бомжара, я конечно всё понимаю, но давай мы прекратим прикидываться старыми друзьями, – тут же прилетает ответ начавшего терять терпение Женька. – Чем собрался вину свою заглаживать, убогий?
– Остынь, парень. Желчи в тебе много. Я ж как лучше хочу. В гости вас к себе веду, к другу своему, – не оборачиваясь говорит бездомный.
– Чего?
– Дворец тот видишь? – Дмитрич тычет кривым пальцев в сторону кирпичного здания, портившего своим уродством окружающий пейзаж.
– Бомжатник твой что ли? – недоверчиво спрашивает Матвей.
– Типа того.
– И много вас там таких?
– Когда как, – пожимает плечами мужчина, хромой походкой направляясь по протоптанной тропе в сторону своего жилища. – Кто-то приходит, кто-то уходит. В суровые зимы бывает и человек двадцать набивается.
– А сейчас? – в голосе Женька слышится настороженность
– Двое нас осталось.
– Куда ж все остальные делись?
– А чёрт его знает. Может поприличнее апартаменты нашли. Я-то отсюда никуда, старожил уже. Прикипел я к этому месту.
Вокруг непривычно тихо, лишь изредка доносится со стороны трассы звук проезжающих мимо и пенящих лужи машин.
– Зачем нам к твоему другу? – не унимается Женёк.
Кряхтящий смех Дмитрича вызывает желание смазать проржавевшие шестерёнки, что, как кажется, наполняют его внутренности.
– Так ведь не я один заработать хочу. Другу тоже кушать хочется. Рассказал я ему о вас.
– Избить за деньги мы и тебя можем, – напоминает ему Матвей. – Что нового нам предложит твой друг?
– Избить-то да, а вот порезать… Ноги у него отказали пару лет назад. Ничего ниже пояса не чувствует. Как вам такое?
Парни снова переглядываются и теперь на смену игравшему в них недоверию приходит возбуждение.
– Сколько? – спрашивает Женя.
– Три, – отзывается Дмитрич. – Это если резать будете. А коль решите попробовать нож свой поглубже вонзить, то это дороже. Сами понимаете, ему после ваших развлечений подлечиться надо будет, раны обработать.
– Толстый, у тебя столько есть? – обращается к Сашке бритоголовый.
– Есть, – отвечает за него бомж. – Мы с ним ещё неделю назад всё обговорили. Он приготовил. Верно, малой?
Внутри Сашки расползается дурное предчувствие. Он бросает взгляд на приближающееся к ним кирпичное здание и ощущает, как потеют его маленькие ладони. Что задумал этот человек, ведущий их в своё страшное и совсем не гостеприимное логово? Может быть именно сейчас тот самый момент, когда Сашке действительно нужно прислушаться к внутреннему голосу и бежать отсюда прочь, не оборачиваясь. И пусть его догонят. Пусть бьют, пинают, плюют в него, лишь бы не заставляли идти туда, где живёт Дмитрич.
– Чего примолк, толстый? – вырывает его из раздумий голос Матвея.
– Ничего, я просто незнакомые места не люблю, – признаётся мальчик.
– Всё нормально, Пашка, – успокаивает его скрипучий голос бомжа. – Ты хороший парень.
Вскоре они достигают цели, и мужчина первым ныряет в лишённый дверей тёмный проход. Следом за ним внутрь шагает Женька, а затем Матвей. Бритоголовый задерживается на пороге. Увидев колеблющегося четвероклассника, он хватает его за шиворот и тянет за собой.
– Хорош ссать, Саня. Никто тебя тут не обидит.
Внутри сыро и условия здесь кажутся совершенно непригодными для жизни. В окнах отсутствуют стёкла, на стенах, исписанных похабными словами и цветастыми рисунками, кое-где сохранились куски не отпавшей плитки. Полы завалены мусором, в воздухе царит запах мокрых тряпок, костра и гнили. Сашка думает о том, что лучше бы умер, чем жить в таком месте.
– Нам наверх, – говорит Дмитрич и первым ступает на лестницу.
Они поднимаются в полной тишине и наконец оказываются в большом занимающем почти всю площадь второго этажа помещении, на удивление куда более обустроенном, чем нижний уровень. Квадратные дыры оконных проёмов прикрыты полиэтиленом. Здесь есть кресло и целая груда сваленных друг на друга матрасов. В центре, источая тепло, замерла двухсотлитровая лукойловская бочка, на дне которой, судя по треску, ещё горел огонь. Сашку смущал лишь густой сумрак, окутавший всё пространство и скрывавший большую его часть в своей непроглядной черноте, заставляющей воображение рисовать внутри этой тьмы пугающие и нереалистичные образы.
– Темно, как у негра в жопе, – сформулировал свой вердикт Женёк. – Ты нам чё, интимную обстановку создать решил, бомжара?
– Кхе-кхе, – скрипуче посмеивается Дмитрич. – Нет, просто мой друг не любит свет.
Шаркая, он перемещается к одиноко стоящему у окна креслу, разворачивает его и садится, обращённый лицом к своим гостям.
– Малой, пойди-ка сюда, – говорит он.
Сашка бросает короткий взгляд на Матвея и Женю, будто спрашивая разрешения, и отделяется от компании, шагая в сторону сидящего в кресле Дмитрича. Внутри у мальчика всё сжалось в большой плотный ком. Он вытирает потные ладони о края куртки и встаёт рядом с не спускающим с него глаз мужчиной.
– Не бойся, Пашка, – произносят губы Дмитрича.
– Ку-уша’ть, – рокочет дюжиной голосов окутавший комнату мрак, заставляя бритоголового и парня со шрамом над губой вздрогнуть и обернуться.
– Это что сейчас было? – роняет Женька.
Сашка больше не чувствует в нём былой уверенности, только холодный и липкий страх, превращающий этого злобного, полного ярости подростка в беззащитного ребёнка.
– Серё-жа при-инёс поку-уша’ть, – пощёлкивая и издавая гортанные звуки, снова подаёт голос тьма.
Матвей первым принимает решение.
– Бежим! – выкрикивает он и, пихнув своего друга, бросается к спасительной лестнице, движимый единственным желанием – поскорее вырваться на свет, туда, где безопасно и откуда хотя бы можно позвать на помощь.
Сашка инстинктивно дёргается, следуя совету бритоголового, но крепкая хватка Дмитрича удерживает его на месте, что заставляет внутренности мальчика наполниться пульсирующей паникой.
– Тшшш. Всё хорошо, – уверяет его мужчина. – Стой рядом. Только здесь безопасно.
Матвей уже почти добегает до ведущих на первый этаж ступеней, когда высунувшаяся из темноты бледная рука хватает его за щиколотку и заставляет рухнуть вниз. К несчастью для бритоголового, он не успевает вовремя выставить перед собой руки и в следующий миг его лицо с хрустом соприкасается с твёрдой поверхностью пола. Он издаёт лишь сдавленный стон, в то время как впившаяся в его конечность рука, тащит выведенного из строя старшеклассника на себя, затягивая Матвея в хлюпающую и рычащую темноту.
Замерший в стороне Женя уже осознаёт, что путь к лестнице далеко не самый безопасный. Дрожащей рукой он высвобождает из заднего кармана телефон, включает фонарик и направляет его в угол помещения, чтобы узнать врага в лицо. Но лиц у врага слишком много, они жмурятся и шипят, ослеплённые ярким светом.
Повиснув на руке Дмитрича Сашка смотрит на шевелящийся клубок из слипшихся человеческих тел. У него не меньше двенадцати пар рук и ног, изогнутых порой под неестественными углами. Одни из них удерживают эту массу на весу, другие бесцельно болтаются, будто ощупывая воздух, третьи удерживают хрипящего и пускающего кровавые пузыри Матвея. Головы, похожие на огромные бугристые волдыри, покрывшие аморфную тушу, скалятся и воют. Волос у них почти нет, на бледной коже, облепившей черепа, синеют пятна. Но лица у этих голов абсолютно человеческие, в этом сомнений нет.
Круг света, в котором находится тварь, дрожит. Женёк, весь трясущийся и оказавшийся на грани потери рассудка, отступает назад. В этот миг несколько пар рук поднимают Матвея в воздух, прикрываясь его обмякшим телом от раздражающих лучей. Одна из этих пар хватает голову подростка и Сашка видит, как вздуваются, проступая сквозь кожу существа, напрягающиеся верёвки мышц.
Виски Матвея сдаются первыми, вдавливаясь внутрь, будто резина. Слышно, как хрустнули кости черепа и как из приоткрывшегося было рта юноши донёсся стон. А затем руки чудовища усиливают давление, и лысая голова парня лопается, с противным чавканьем выпуская наружу пюре из раздавленных мозгов, которые теперь розовыми комками шлёпаются на грязный пол.
– Не нужно на это смотреть, – говорит Дмитрич, прикрывая Сашке глаза и прижимая к себе. – Скоро всё кончится, малой.
– Остановите его, – умоляет мальчик дрожащим голосом. – Пусть он прекратит.
– Нельзя. Уже слишком поздно.
Женька оступается, приземляется на пятую точку и пятится к стене, потеряв выпавший из рук и отлетевший в сторону твари телефон. Отбросив тело Матвея в сторону так, будто это мешок с мусором, многоликий монстр сдвигается с места и с невероятной для его габаритов прытью спешит к заоравшему во весь голос парню со шрамом над губой. Руки и ноги со шлёпаньем соприкасаются с полом, отталкиваясь от него и помогая клубку из соединённых в единое целое тел пересечь разделяющее его и Женьку расстояние в считанные секунды.
– Лютая была зима, когда я впервые набрёл на эту постройку, – с грустью вспоминает Дмитрич. – Захворал я тогда. Жар меня бил, а кашель распирал такой, что, казалось, скоро лёгкие выплюну. Помер бы, если б не они. Их было двенадцать и жили они тут уже давно. С того момента, как я лишился дома и документов, ещё никто в этом паршивом городе не был ко мне так искренне добр. И получил я это добро от тех, кого большинство местных жителей и за людей то почти не считает, предпочитая не замечать. Они выходили меня и дали кров, став моей новой семьёй.
Женька пытается защищаться ногами, отчаянно пиная тянущиеся к нему руки со скрюченными пальцами. Он ухитряется извлечь из кармана нож, искренне надеясь, что это его спасёт.
– Убири его, Дмитрич! – срывая голос вопит парень. – Убери!
Не обращая на него никакого внимания, мужчина продолжает свой рассказ:
– Мы прожили здесь год. Человек существо конфликтное, случались между нами и ссоры, чего уж скрывать. Однако, как бы то ни было, мы заботились друг о друге и никогда не бросали в беде. А в следующую зиму один из них привёл с собой гостя, который принёс нам четыре пакета еды из ресторана быстрого питания. Парень представился Вадимом, сказал, что он блогер и волонтёр, желает, мол, помочь, заливал что-то о мотивирующих роликах для своего канала и всё уговаривал угоститься. Ну, мы и угостились. А на следующее утро я проснулся в луже собственной блевотины с чувством, будто из меня кишки наружу тянут. Гляжу на остальных, а они не шевелятся. Лежат с открытыми глазами и не дышат. Понимаешь, Пашка? Тот доброжелательный на первый взгляд незнакомец что-то подсыпал в нашу еду. Я кое-как выкарабкался, а вот остальные…
Женя отмахивается ножом, но тварь ловит его за запястье и выворачивает руку, а затем резко заламывает под углом, заставляя кожу на локтевом сгибе лопнуть и выпустить наружу белёсый обломок кости.
Навалившись на парня, существо прижимает его трепыхающееся тело к полу и только тогда к Женьке приходит осознание того, что это конец.
– Сука ты, Дмитрич, – произносят его губы прежде, чем длинные грубые пальцы оттянут их уголки в стороны, заставив надорваться, и проникнут в рот.
Женька булькает и дёргает ногами, когда тварь вырывает его язык, после чего пальцы вновь ныряют в отплёвывающийся кровью рот, расширяя его сильнее, пока под их давлением с хрустом не надломится челюсть и не лопнут лицевые мышцы.
– Мммммм, ку-уша’ть, – ощутив вкус победы наперебой заголосила дюжина пастей.
– Я пролежал там три дня, не в силах встать на ноги, вынужденный ходить под себя, – рассказывает Дмитрич. – А тот злой человек приходил снова и снова, каждый вечер, снимая нас на камеру. Он ничего не говорил мне, пусть я и пытался задавать ему вопросы, желая понять, чем мы всё это заслужили. Он просто улыбался и снимал, а после уходил. Это он сложил тела моих друзей в одну кучу. Так они лучше смотрелись в кадре. Не знаю, почему он так и не воспользовался шансом добить меня, наверное, считал, что я уже одной рукой в могиле. Но на четвёртый день мне удалось подняться на ноги. Я дождался его возвращения и, когда он пришёл, накинулся на него.
Глаза Женьки покраснели от лопнувших капилляров. Он ещё жив, даже несмотря на тот факт, что лицо его превратилось в отвратительный распустившийся алым кровавый цветок. Кулак твари проталкивается внутрь его глотки, заставляя шею вздуться, проникает внутрь по самый локоть и долго копошится там, но не найдя ничего интересного, покидает тело Жени тем же путём.
– Я был слишком слаб, – признаёт сидящий в кресле мужчина. – Убийца моих друзей одолел меня легко, швырнул на пол как котёнка, начал бить ногами, хохоча и продолжая записывать своё мерзкое шоу. И тогда случилось чудо. Мои друзья проснулись. Они порвали его на куски и сожрали прямо на моих глазах. Мозгов у них на двенадцать голов, да вот только все мёртвые и едва ли соображают, однако меня они признали и не тронули. Представляешь? Вот уже два года я задаюсь вопросом, что за сила вернула их к жизни. Наверное, иногда такое всё же случается и там, где человеческая боль вперемешку с отчаянием концентрируются долгое время, происходит нечто невероятное, побеждающее законы самой смерти.
Разорвав грудную клетку мёртвого подростка, кадавр жадно выхватывает из образовавшейся дыры мягкие органы, набивая ими клацающие зубами рты прежде, чем его внимание привлекает Сашка.
– Ку-уша’ть, – клокочут глотки двенадцати мертвецов. – Вку’сный! Вкууусный!
Роняя розовые слюни, тварь бросается в сторону четвероклассника, но Дмитрич вскакивает с кресла и прикрывает его собой.
– Нет! – строго говорит мужчина.
– Ку-уша’ть, – сердито повторяет монстр.
Дмитрич качает головой.
– Друг, – твёрдо заявляет он.
* * *
– Ну вот, так намного лучше, – расплывшись в улыбке произносит Сергей, умыв Сашку холодной водой. – Теперь даже румянец появился, а то ведь побледнел, как поганка.
Мальчик вдыхает прохладный весенний воздух. Монструозная кирпичная заброшка выпустила его из своего плена, но запах мокрых тряпок, гнили и костра до сих пор преследует его. Наверное, ими тянет от Дмитрича.
– Что теперь будет? – спрашивает Сашка склонившегося над ним мужчину.
– Жизнь, – отвечает тот. – Иди, малой. Иди и живи.
– А как же…?
Мальчик хочет спросить о Матвее и Женьке, но никак не может произнести их имена.
– Много плохих людей приходило сюда за эти два года, – говорит Дмитрич, оглядываясь на угрожающе затаившееся у лесной кромки здание. – И многих из них сюда привёл я. Иногда так нужно.
– Как вы это понимаете?
– Я просто наблюдаю, – пожимает плечами мужчина. – Присматриваюсь к людям, пытаясь выявить их лучшие и худшие качества. Временами перевешивают первые, а временами вторые. И тогда решение очевидно.
– И вы никогда не сомневаетесь?
Дмитрич издаёт хриплый смешок.
– Кто в этом мире не сомневается? Но, когда я оказываюсь в тупике, то вспоминаю семью: свою жену и двух моих принцесс, лежащих в озере густой крови. Вспоминаю плохого человека, лишившего их жизни. После этого сомнения уходят.
Он жадно втягивает ноздрями воздух.
– Ты ведь никому не расскажешь о случившемся, да, Пашка?
Не расскажет. Теперь это их общий с Дмитричем секрет. Поправив шапку, мальчик бросает на нищего прощальный взгляд.
– Саша, – говорит он. – Меня зовут Саша.
* * *
Алёну Титову сложно назвать популярной. Одевается она просто, над шутками глупых Сашкиных одноклассниц не смеётся, а на уроках часто тянет руку одна из первых. Заучек в школе не любят. А заучек с собственным мнением тем более. Но Саше Алёна нравится.
Этим утром кто-то из ребят закинул её ранец в туалет для мальчиков, когда она отвлеклась. Пока девочки злорадно хихикали, а пацаны подначивали Титову заглянуть в сортир, Сашка, пройдя сквозь толпу ребят, вошёл в туалет и спустя пару секунд вернулся в коридор с Алёнкиным ранцем. Вручив его хозяйке, он почувствовал, что поступил правильно, даже если теперь его возненавидят, а в следующий раз жертвой чьей-то глупой шутки неизбежно станет он сам.
Алёна даже не поблагодарила его, забрала из его рук свою вещь, набросила лямки на плечи и, гордо вскинув голову, ушагала прочь. Сашку это ничуть не расстроило. Домой он возвращался в приподнятом настроении, когда где-то позади запел Антон Гаврилов:
– Жирный-жирный-жирный, как поезд пассажирный!
Прошло два месяца с тех пор, как пропали Матвей и Женя. Объявления с их чёрно-белыми лицами до сих пор висели на городских фонарных столбах. Рано или поздно Тоха всё равно бы понял, что его одноклассника больше некому защищать.
Сашка не стал ускорять шаг. Он слышал звук велосипедных колёс и скрип педалей прямо за своей спиной. Антон вот-вот нагонит его. Ладони предательски вспотели. Теперь Сашкин обидчик точно от него не отцепится. Этому только повод дай. В свои одиннадцать лет Антон Гаврилов уже состоял на учёте в отделении по делам несовершеннолетних за два устроенных им поджога. Однажды он снова что-нибудь подожжёт, а после среди золы и обломков найдут обгоревшие тела тех, кто не успел покинуть горящее здание. Иногда зло лучше раздавить в зачатке.
Сашка думает о кирпичном здании, стоящем напротив больничного комплекса у самой лесной кромки и о том, что ему стоит навестить старого друга, а за одно показать те места Тохе.
Очень скоро отцу Сашки придёт бумага с направлением в другой город и тогда домашний тиран примет решение об очередном переезде. Но Саша больше не хочет переезжать и повиноваться воле садиста. Здесь он чувствует себя комфортно, как никогда раньше, ведь тут у него наконец-то появились друзья. А значит через пару месяцев Сашка, вполне вероятно, покажет кирпичную постройку своему папе.
И тогда всё будет хорошо.
Всё обязательно будет хорошо.