Ночь висела над траншеей густым, маслянистым пологом. Луна, словно выщербленная монета, цеплялась за рваные облака, а звезды тонули в дыму, поднимавшемся от дальних пожарищ. Воздух пахнул сыростью, гарью и кисловатым душком болотных испарений. Где-то за колючей проволокой трещали цикады, их трель напоминала скрип ножа по металлу.
Эрик прислонился к стенке окопа, зажимая в зубах самокрутку из сушеных листьев болотной мяты. Дым был горьким, как пепел в каше. Рядом, на ящике из-под патронов, сидел Карл, натирая салом замок своей винтовки, переделанной кузнецами Фронтира. Ствол был обмотан проволокой, чтобы не треснул от постоянной сырости.
— Вчера нашли еще один ящик, — проговорил Эрик, выдыхая дым в сторону ржавого рельса, торчащего из земли как ребро исполина. — В Трясине, около земель Восточников. Там… будто детали машин. Но не наши. Свинец, шестерни, а на них знаки — как буквы, но сломаные. Капитан сказал, это из Времени До Взрывов.
Карл фыркнул, проводя пальцем по прицелу. Его лицо, изборожденное шрамами, напоминало карту забытых сражений.
— В прошлый раз твои «шестерни» оказались обломком парового котла. Такие до сих пор в тылу клепают, для бронепоездов.
— Не парового, — Эрик потрогал амулет на шее — гильзу от снаряда, наполненную серой болотной солью. — Там был рисунок… крыла. Железного. Как у тех дирижаблей, что жрецы Воздуха поднимают на шаманьих баллонах. Только меньше. И без пропеллеров.
Карл на мгновение замер, будто вспоминая что-то. Его голос стал тише, сливаясь с шелестом ядовитых рос:
— Деда моего на фронте китом-танком раздавило. Помнишь, в битве у Железных Озер? Чудовище всплыло из трясины — кишка как змея, брюхо в бронепластинах, а из пасти — стволы, как у монитора. Говорят, их предки плавали в океанах, когда вода еще была синей…
Эрик кивнул, бросая окурок в лужу. Вода зашипела, выпустив пузырь газа с запахом тухлых яиц.
— Наш кучер рассказывал, что до Взрывов люди ездили на конях. Настоящих. Без панцирей и ядовитых жал. И земля была твердой, а не этой жижей, что норовит тебя засосать.
— Кониии… — Карл усмехнулся, доставая из нагрудного кармана смятый листок. На нем была выцарапан углем рисунок — детская рука изобразила дом, дерево и фигурку с крыльями. — Сын прислал. Пишет, что в школе жрецов учат: раньше птицы пели, а не бросались с неба с шипами. Смешно, да?
Эрик взял рисунок, осторожно, будто боялся рассыпать. Ветер сорвал с его плеча платок, унеся его в темноту, где маячили силуэты сторожевых вышек — деревянных гигантов с прожекторами на гусином жиру.
— А я видел фотофонию, — прошептал он. — В архиве у полкового мага. Там… люди. Стоят на фоне чего-то огромного, каменного. Как гора, но ровная. И надпись: «Париж». Маг сказал, это город. Все целиком, из камня. Не как наши трущобы из жести и костей.
Карл хрипло рассмеялся, поправляя ремень фуражки с выцветшим гербом — орлом, у которого одно крыло было отстрелено.
— Камень? Да мы бы его давно разобрали на укрепления. Или все превратилось в труху. — Он замолчал, вдруг проводя рукой по стене траншеи. Бетон крошился, обнажая ржавые прутья арматуры. — А вот что правда… до Взрывов небо было чистым. Сам читал в манускрипте Епископа Огния— они там пишут про «солнечные удары» и «дожди без кислоты».
Эрик присвистнул, доставая из-под плаща флягу. Внутри плескалась мутная жидкость — самогон из болотной клюквы, настоянной на противогрибковых травах. Он отхлебнул, морщась, и протянул Карлу.
— Мать говорила, у них, ну у людей До,были коробки с огнем внутри. Не свечи, не факелы — чистое пламя за стеклом. Называли… «лампами». И музыку слушали без оркестров. Как будто голоса пели из железных труб.
— Духи, — буркнул Карл, делая глоток. — Жрецы Пустоты тоже болтают про духов в проводах. Но я больше верю в это. — Он стукнул кулаком по винтовке. — Огонь, свинец, сталь. Это реально.Это сила.
Где-то вдалеке завыла сирена — сигнал тревоги с южного фронта. Оба схватились за оружие, но через минуту воть стихла, сменившись привычным гулом ночи. Эрик вздохнул, разглядывая звезды, проглядывающие сквозь смог.
— Знаешь, о чем я думаю? — Он указал на цветное пятно на небе — Может, они… те, из До… смотрят на нас? Видят, как мы воюем в их грязи, и смеются. Или плачут.
Карл последовал за его взглядом, поправляя на плече ремень гранатомета — самодельной пращи для зажигательных бомб.
— Если смотрят, то видят, что мы выжили. Киты-танки, дирижабли на ворванном масле, бронепоезда с паровыми пушками… Мы, как тараканы. Нас не возьмешь ни Гнилью, ни радиацией.
Он замолчал, вдруг доставая из-за пазухи медный свисток — трофей с тела вражеского офицера. На нем была выгравированы цифры старого мира: 2028.
— Интересно, что это значит? — прошептал он, вращая свисток в пальцах. — Может, год? Но сейчас-то... Он осекся.
Эрик протянул руку, касаясь гравировки. Его пальцы дрожали.
— Может, это… их последний год. Перед тем, как небо упало.
Они замолчали. Где-то в болоте заурчал кит-танк, готовясь к ночной атаке. Земля затряслась, и с вышек закричали сигнальщики, зажигая огни. Карл встал, натягивая на лицо тряпку, пропитанную антиспорами.
— Пошли. Нас ждут.
Эрик кивнул, в последний раз глядя на звезды. Они казались такими же потерянными, как люди — крошечные огоньки в море тьмы, зажженные теми, кто когда-то мечтал о ином мире.
— --
Тишину разрезал далекий гул — где-то за гнилыми лесами проснулся кит-танк. Земля дрожала, словно в лихорадке, и Эрик невольно прижался спиной к сырой стене траншеи. Где-то в темноте звенели цепи сторожевых грифов, их когти скребли по бронеплитам, прикованным к земле.
— Помнишь, как в детстве боялись цыплят-броненосцев? — внезапно проговорил Карл, чиркая зажигалкой о закопченный камень. Огонь осветил его лицо — в морщинах, как русла высохших рек. — У нас в деревне они стадами ходили. Панцири, как у древних воинов, а клювы — будто кусачки. Батя говорил, они раньше размером с кулак были…
Эрик усмехнулся, доставая из-под плаща кисет с листьями. Его пальцы, обмотанные грязными бинтами, дрожали, рассыпая крошки табака.
— А у нас в подвалах светляки-фонари жили. Мать запрещала убивать — говорила, это души тех, кто не нашел дорогу в Темноту. — Он замолчал, вдруг прислушиваясь к войску цикад, чьи голоса напоминали плач. — А потом пришли сборщики налогов с огнеметами. Выжгли всех… чтобы фонарики не мешали ночным дозорам.
Карл кивнул, выпуская дым ноздрями. Где-то внизу, под досками настила, зашуршало — ползунки, слепые твари размером с кошку, рыли ходы к запасам галет.
— У меня брат младший… — голос Карла внезапно дрогнул, и он резко закашлялся, будто слова застряли в горле колючками. — Он верил, что где-то есть Город Стекла. Говорил, видел во сне: башни из прозрачного камня, а внутри — сады с яблоками, которые светятся. Пытался уйти на восток… нашли его через неделю. Споры проросли сквозь глаза.
Эрик закрыл глаза, представляя мальчишку с лицом, как у Карла, но без шрамов. Где-то за спиной заскрипел фонарь на гусином жиру — жрецы-механики вешали их каждую ночь, чтобы отпугивать мотыльков-дриллеров, чьи хоботки просверливали сталь.
— Мы с отцом однажды нашли книгу, — прошептал Эрик. — Страницы рассыпались, но на обложке… женщина. В белом платье. Стоит на лугу, а вокруг цветы. Не мутанты, а настоящие. Красные, как кровь. — Он провел пальцем по стволу винтовки, где ножом была вырезана роза. — Отец говорил: «Это они нас прокляли. За то, что уничтожили красоту».
Карл хмыкнул, доставая из-за пояса флягу. Жидкость внутри пахла дымом и полынью — антидот против спор. Он отпил глоток, морщась.
— Красота… Знаешь, что красивое в этом мире? — Он ткнул пальцем в небо, где маячили силуэты дирижаблей с паровыми турбинами. — Вот они. «Громовержцы». Летят, рычат, из труб дым валит. Как железные драконы. Вот это сила. А не твои цветочки.
Эрик не ответил. Где-то в тумане запела гарпуния — длинная, пронзительная нота, за которой последовал всплеск. Кто-то крикнул в темноте, и прожекторы вышек метнулись, разрезая мрак. Лучи света выхватили из тьмы громадный силуэт — спину кита-танка, всплывающего из трясины. Его броня, покрытая ракушками и шипами, блестела, как мокрая галька. Из жабр вырывались клубы пара, смешанного с нефтяной сажей.
— Спектакль начинается, — пробормотал Карл, вставая. Его тень, искаженная светом прожекторов, легла на стену траншеи, словно великан с винтовкой вместо головы.
Эрик прислонился к брустверу, щурясь. На спине кита-танка виднелись деревянные платформы — вражеские солдаты в масках из кишечной пленки заряжали катапульты, начиненные мешками со спорами.
— Думаешь, они тоже верят во что-то? — спросил он, не отрывая взгляда от чудовища. — Может, их жрецы рассказывают сказки о том, как мы — демоны, вылезшие из Преисподней?
Карл щелкнул затвором винтовки, вгоняя патрон с серебряной головкой — для бронированных целей.
— Они верят в Гниль. А Гниль верит только в плоть. — Он прицелился, ловя в перекрестье глаз кита, мерцающий сквозь бронещель. — И мы ему скоро напомним: сталь тоже кусается.
Первый выстрел прогремел с южной вышки — огненный шар из паровой пушки ударил в бок чудовища. Кит взревел, и Эрик вжался в землю, закрывая уши. Мир превратился в какофонию взрывов, криков и лязга цепей, на которых кит рвался вперед, к траншеям.
Но посреди этого ада Карл вдруг засмеялся — хрипло, истерично, указывая на небо. Эрик поднял голову.
Над полем боя, в разрывах дыма, плыл дирижабль Храма До — огромный, обшитый листами жести, с пропеллерами, крутящимися от паровых двигателей. На его борту красовался крашеный символ: круг с точкой внутри. С нижних люков сыпались зажигательные бомбы, и в вспышках пламени Эрик увидел нечто, заставившее его сердце сжаться.
На крыле дирижабля, грубо намалеванное сажей, красовалось детское рисунок — дерево. С листьями.
— Видал?! — орал Карл, стреляя в такт взрывам. — Это наш ответ! Наше дерево! Ответ этим ублюдкам!
Эрик не слышал. Он стрелял, кричал, сплевывал гарь. Но в его голове звучал голос отца, читающего обрывки той книги: *«И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали...»*
Когда рассвет, грязно-желтый, как гной, выполз из-за горизонта, кит-танк лежал мертвый, его кишки, переплетенные с проводами и трубами, дымились на растерзанном болоте. Дирижабль исчез, оставив в небе шрам из дыма.
Карл спал, прислонившись к ящику с патронами. Эрик же смотрел на свой нож, на вырезанную розу. Он достал из кармана обгоревший листок — страницу из той самой книги, с единственной уцелевшей строкой: «Надежда — это цветы, что растут взамен увядшему прошлому».*
— Может, и вырастут, — прошептал он, глядя, как маслянистые капли, похожие на пепел, начали падать с неба, а вдали рассвет терзал небосвод.