Городок, в котором я живу, совсем маленький — всего на семнадцать с лишним тысяч человек, но в нём постоянно что-нибудь случается. Притом, как правило, нехорошее. Как-то так издавна повелось, что всевозможные маньяки, извращенцы и прочие социально опасные персонажи заводились не где-нибудь там в Ставрополе или Ростове, а именно у нас, в глухой провинции. Не удивительно ли? Из того, что происходило на моей памяти, могу назвать, например, бойню на Кольцевой 47 — отец семейства внезапно поехал крышей и зарезал свою спящую жену, тёщу и двоих детей, а после этого самоубился. Притом КАК самоубился — вспорол себе живот и яростно рвал наружу кишки, пока не истёк кровью. Ну или всего год назад — аллея на Фрунзе. Глухая ночь, парочка, оба в стельку пьяные. Видимо, решили уединиться в кустах. Наутро — два изуродованных трупа. Голова парня валялась в канаве в десяти метрах от тела, голову девушки так и не нашли. Убийца, кем бы он ни был, тоже не нашёлся. Один свидетель преклонного возраста, плохонький фоторобот. Уже год ищут по всему ЮФО, без толку.
Как вы уже поняли, в наших реалиях люди стараются лишний раз ночью по задворкам не шляться. Да и не только по задворкам, по улицам даже. После наступления темноты мало кого можно встретить гуляющими пешком, молодёжь особо храбрую, разве что. Днём все ходят по делам, с работы на работу, бабки сидят на лавочках, дети копошатся на площадках под строгим присмотром мамаш — и, в принципе, все живы, все довольны. Но только всегда была и сейчас есть одна категория людей, которым плевать на правила и которые постоянно сбегают из-под присмотра в самые НЕ подходящие для тусовок места — к заброшенным домам, в чащобу брошенного парка, на свалку. Подростки. К этой категории относится в том числе мой племянник Максим. Чрезмерное количество бродящих в организме гормонов вкупе с шилом в заднице делают его абсолютно неуправляемым четырнадцатилетним придурком, который уже незнамо какой по счёту раз просачивался на улицу «просто погулять» и исчезал на весь день. Часто он и вовсе по темноте домой возвращался. Сестра его наказывала, конечно, но это было бесполезно. Когда перестали выпускать из дома — стал сбегать с последнего урока до того, как его заберут. Я почти наверняка могу сказать, что он там с компанией таких же непутёвых тайком пил пиво или даже что-то покрепче. По возвращении от него вечно разило мятной жвачкой, будто он пытался скрыть подозрительный запах. Что поделать, свою голову не приставишь...
Насколько мне было известно, сбегал Макс чаще всего в одно и то же место, которое в его среде называли Барахолкой или Барахland'ом. Уж не знаю, отчего такое название прицепилось к несанкционированной свалке под окнами заброшенного вытрезвителя — может быть, крупный бытовой мусор, бывший на этой свалке в изобилии, на их сленге называли барахлом. Находилось это безобразное местечко в запустелом дворе в трёх кварталах от нашего дома, и для всех местных подростков там было словно мёдом намазано. Что же так их привлекало? А неясно. Если придерживаться версии про распитие алкоголя, видимо, изолированность Барахолки, её закрытость от посторонних глаз. Я как-то раз ходил туда, осматривал местность. Двери вытрезвителя — одноэтажного сарайчика, облицованного серым, потрескавшимся гипсокартоном — давно были выбиты. Внутри под обрывками глухих занавесок ещё стояло несколько коек, вокруг которых были разбросаны пачки из-под сухариков, чипсов и прочей вредной сухомятины. Интересно, как кто-то в этой затхлости и вони умудряется невозмутимо есть чипсы. Банки из-под газировки, пивные бутылки тоже были, но не сказать, что много. Нехорошее место, всё равно. Двор, как правило, пустует. Лишь изредка можно увидеть местных жителей-пенсионеров, неторопливо прогуливающихся до мусорки и обратно. Неусыпными стражами Барахland'а были и остаются лишь возвышающиеся над ним трубы котельной.
Была ещё одна вещь, из-за которой сестра сильно беспокоилась, когда этот дурень в очередной раз надолго пропадал. Как-то так сложилось, что Макс дружил с Коленькой. И, по факту, был его единственным другом. Коленька этот — старший сын местной шлюхи, пытавшейся в одиночку воспитывать пятерых детей от разных самцов, имён которых она, кажется, не то что не помнила — не знала никогда. Ключевое слово «пытавшейся». Ничего не скажу, её потомство всегда выглядело здоровым, сытым и было адекватно одето. Но только внимания она им не уделяла от слова совсем. Дети росли как трава. Я даже не уверен, ходили ли они в школу. Младшие, наверное не ходили, потому что две сестрёнки, лет шести и восьми, все будни напролёт торчали во дворе, пытаясь хоть чем-то себя занять, и заодно нахватывались всякого от не очень трезвого дворового контингента. Знаете, когда маленькая девочка, спотыкаясь и падая, вместо того, чтобы хныкать и звать маму, начинает своим тоненьким голосочком материться на чём свет стоит — не понимаешь, как реагировать. Грустно, конечно.
Ладно, что-то я ушёл не в ту степь. В общем, Коля этот был козлом отпущения. Не столько даже из-за своего происхождения, сколько из-за того, что воровал он. Притом воровал даже не деньги, а книги, всего-навсего. В основном обычные учебники — мать ему не покупала же. Дожидался, когда школота посбрасывает на траву портфели и побежит налегке дурачиться, и шарился в них. Любознательный был, любил читать. Ну и когда выяснилось, кто книги крадёт — не стало житья пареньку. Началась какая-то вакханалия, настоящая травля: каждый стремился нагадить Коленьке посильнее, как-нибудь унизить, подставить, порой и просто били его. Стаей собирались и избивали бедного пацана, который находил в себе силу воли, чтобы терпеть все издевательства. Он просто поднимался с колен, облизывал разбитые вкровь губы и уходил дальше по своим делам с ничем не омрачённым выражением лица. Максим пытался защищать друга, но заканчивалось тем, что увесистые пинки дворовых задир доставались и ему тоже. Они с Колей всегда были в меньшинстве. Порой под моими же окнами кипели такие разборки, что я всерьёз волновался, как бы племянника там совсем не пришибли.
Хуже было, когда компания этих подростков уходила всей кучей в Барахland. Там они были одни, без намёка на присмотр, и бояться нужно было даже не одичавших собак или каких-нибудь маньяков-каннибалов, захотевших отведать молоденького мясца, а того, что сами малые перессорятся и в запале драки поубивают друг друга каким-нибудь металлоломом. Макс, по всей видимости, тоже в этих сходках участвовал. И Коля ходил туда же. Когда тусы случались в моём дворе и я мог наблюдать за тем, что происходит, он держался в стороночке, но в то же время не бежал без оглядки, завидя своих мучителей. Даже шансы в очередной раз нарваться его не останавливали — видимо, одиночество для него было страшнее любых издёвок. В какой-то мере я его даже понимаю. Выть волком совсем одному, зная, что где-то веселятся, танцуют под модные треки, спорят и проспаривают, пытаются подкатывать к девочкам. Да, девочки тоже ходили на эту свалку. Я знал, буквально тушёнкой чувствовал, что добром не кончится. Но ничего не предпринимал. Да, я в курсе, что я трусливая тряпка. Откосил от армии, пишу код на дому, в уютной тёплой квартирке за железными дверьми. Ничего не поделаешь.
Плохое случилось этой осенью, в сентябре. Барахland был в трёх кварталах от дома (кажется, я уже это говорил), но даже из моего окна всё было отлично слышно. Надрывный крик боли, рычание собаки, два девчачьих голоска визжали от ужаса, созерцая расправу. Даже треск рвущейся одежды доносился до форточки по влажным после ленивого осеннего дождя сумеркам. Я пытался делать вид, что это меня не касается. Смотрел в свой тусклый монитор с унылыми разноцветными строками, сдерживаясь, чтобы не косить взглядом в окно. Но тревога — такое простое и понятное человеческое чувство — неминуемо сгустилась внутри и липким чёрным комком подступила к горлу. Я перестал щёлкать клавишами и внимательно вслушивался в эти ужасные звуки, боясь услышать вопль племянника. В тот день он снова улизнул. К счастью, обошлось. Раздались звуки хлёстких ударов, собака заскулила. Кто-то из мальчишек зарычал от досады, другой выплюнул с чувством пару ругательств, но оба они быстро заткнулись. Больше я ничего не мог разобрать. Из-за того, что я так внимательно прислушивался к происходящему на улице, барабанные перепонки натянулись до предела, как и нервы, и потому внезапный стук в дверь заставил меня подскочить в кресле и пролить на ковёр остывший чай. За дверью топтался на месте, растянутый вширь кривой линзой глазка, Максим. Он выглядел напуганным.
Я небрежно отпёр двери и встретил его со словами, мол, какой же он говнюк мелкий, что шляется до темноты где ни попадя, но он, перебивая меня, едва ли не крикнул:
— Быстрее, вызови скорую! Кольку подрали!..
Он запыхался, голос у него дрожал. Мне показалось, он плачет. Следом за племянником в квартиру ввалился этот беспризорник. Рукава в лохмотья, кисть левой руки тоже в лохмотья... Правой рукой он зажимал левое ухо, и из-под ладони струилась кровь, залившая уже всю куртку по грудь.
— Только маме не рассказывай, она меня убьёт, она меня убьёт... — ныл Макс, путаясь у меня под ногами, пока я пытался оказать Коле хоть какую-то помощь. Пакет с замороженным фаршем, перекись, бинты. Кровь не останавливалась. Когда он убрал ладонь, мне сделалось плохо: ухо было почти полностью оторвано, висело на тонком лоскуте кожи.
— Ничего, не страшно. Я же не оглох, всё слышу. Больно только, — Коля, весь окровавленный, бледный, как смерть, легонько улыбнулся, и боже, как это было страшно... С этой его словно замороженной мимикой он походил не то на зомби, не то на призрака, носящего своё тело в том плачевном состоянии, в котором оно было на момент смерти.
Наконец приехала скорая, мальчишку повезли в травмпункт. Его требовалось сопровождать взрослому человеку, поэтому поехал со мной — зная его маман, можно было не ждать, что она удосужится уделить внимание раненному сынку. По дороге кое-что вскрылось: собака, напавшая на Колю... это была не бездомная собака. И она не просто так напала. Этой весной Сергею — главному местному задире, который больше других издевался над Коленькой — родители подарили щенка. Беспородного, но что-то в нём определённо было намешано от бультерьера: крепенький, морда как у свиньи, глазки-бусинки. Но не будь обманут милым внешним видом этого существа. Подавляющее большинство бультерьеров — тупые монстры, которых люди почему-то иногда содержат в качестве питомцев. Дарить такого щенка пацану, склонному к насилию, было в перспективе очень плохим решением. Хотя я не в праве кого-либо обвинять. Подозреваю, что родители даже не догадывались, что он вытворял, пока никто из взрослых не видит. И вот Серёга, оборзевший от безнаказанности и совершенно утративший понимание грани дозволенного, натравил теперь уже молодого дурного пса на беззащитного пацана. Ему повезло, что у остальных ребят здравый смысл всё же сохранился. Они оттащили собаку, а самому Серому, по всей видимости, набили рожу — после я его видел с синяком под глазом.
Из травмпункта Колю первым делом быстро потащили в хирургию пришивать оторванное ухо, пока оно было ещё пригодно. Потом загипсовали руку. На осмотре выяснилось ещё и то, что ключица у него была давно сломана и нормально не срослась, сформировав подобие дополнительного сустава. По словам врача, пареньку было больно даже просто шевелить рукой. Лечение этой застарелой проблемы уже не было срочным и не входило в программу «скорой помощи». Нужны были некоторые документы, страховой полис и направление из поликлиники, кажется, это так называется, не помню — сам, к счастью, на здоровье не жалуюсь из всех врачей посещаю разве что окулиста. И вот тут встала проблема: оказывается Коля не был определён ни в местную поликлинику, ни в какую-либо из райцентровских, и полиса у него тоже не было. Пробили по базе, и ничего. По нулям. Сомневаюсь, что он вообще когда-либо бывал на приёме у врача до того дня. Я объяснил медперсоналу, что никаким родственником ему не прихожусь, и попробовал в двух словах пояснить за ситуацию в его семье. От моего откровения у них глаза полезли на лоб. После некоторой возни полис пацану всё же великодушно заказали и отправили его перебинтованного домой, но...
Наверное, я зря это вот так просто вывалил всё врачам. Они, как назло, оказались людьми ответственными и «сочувствующими». Во всём дворе ведь никто за эти годы не решался настучать властям на неблагополучную семью. Никому не было до них дела, они жили словно за ширмой, в слепой зоне. А теперь... Не прошло и недели, как к шлюхе приехали из органов опеки. Чужой автомобиль надолго во дворе не задержался. Увезли всех пятерых. Мамаша сперва сопротивлялась, но потом поняла, что бесполезно, и растеряла весь энтузиазм. Стояла и опустевшими, потухшими глазами смотрела на то, как её плачущих и барахтающихся детей запихивали в машину. Коленька сопротивлялся сильнее всех. Кричал, что у него здесь дом, и друзья, и Тузик... У него, оказывается, тоже была собака. Приручил, прикормил бродячего кабысдоха какого-то. Стояла так несчастная мать ещё долго после того, как машина уехала, а потом поплелась в дом. Кажется, она была нетрезва. В иной ситуации я бы много не думал о том, что из этого получилось, но я тушёнкой чувствовал, что виноват в этом сырборе. Именно я — кто же ещё? С другой стороны, приют всё же лучше, чем такое вольное, беспризорное существование. Там, возможно, у них у всех появится шанс стать нормальными людьми.
Прошло ещё около месяца, возможно, чуть больше. Ночи неотвратимо становились холоднее, и трубы котельной наконец задымили, кипятя жидкую ржавчину в старых батареях. Именно в это противное, межпогодное время по двору прокатился слух, что Коленька сбежал из детского дома. Это звучало так, как будто он сбежал из тюрьмы: отчасти с пренебрежением, отчасти с опаской. Слух распространяли, как можно догадаться, подростки. От Макса я узнал, что Колю якобы видели в нашем районе в сумерках, и не где-нибудь там в подворотнях — именно на Барахолке. Его рука всё ещё была в гипсе. Я предостерёг племянника, чтобы он не пытался за ним гоняться. Зная его, можно было предположить, что он однозначно захочет повидаться с товарищем, но самому этому товарищу по-хорошему нельзя было ни с кем контактировать. Он был в бегах, он скрывался. Что-то снова заставило меня думать о нём. Тягучими вечерами я куковал у себя в комнате, слушал собачий вой за окном и гадал, как Коля выживает на воле. Как добывает пищу, где ночует. Может быть, шарит по мусорным бакам и делит с кошками подвалы. Хотя он изначально был приучен к беспризорной жизни... Но крыша над головой у него была, хоть и негостеприимная. Я долго и безрезультатно гадал, зачем же он сбежал, а потом забыл об этом.
Просто мне было очень жалко пацана. Бомжей у нас в городке практически нет, а те, что заводятся, ну... не выживают долго. Последнего серийного убийцу у нас выловили четыре года тому назад, и он специализировался именно на бездомных. Семь трупов на одного, подлавливал пьяных, или спящих... У него даже не было никаких мотивов, ему, блин, просто нравилось убивать людей. Это ещё полбеды. Если полиция хоть как-то справляется со своими обязанностями, то службы по контролю за безнадзорными животными у нас просто нет. Конкретно моему району повезло, потому что здесь не базируется ни одна стая, и по крайней мере днём можно спокойно и уверенно гулять по улицам. А по другую сторону от реки, бывает, прямо на оживлённом тротуаре нападают. Больше всего страдают дети и пожилые люди. Хотя как на этих псов посмотришь — десять раз подумаешь, а под силу ли с ними взрослому мужику справиться? Порой кажется, что нет. На городских улицах выживают сильнейшие, вот они и остались, исправно размножаются каждый год, крепкие псы, чем-то напоминающие овчарок. Даже «догхантеры», которые у нас появились, если память не изменяет, в 2014 году, не смогли их одолеть. Иногда я всерьёз думаю, что наш город проклят. И Фёдорович отчасти эту мою точку зрения разделяет.
Ах да, я же вам совсем забыл рассказать про Фёдоровича. Какое упущение! В общем, наверное, у каждого двора есть свой чудак-пенсионер, проповедующий разнообразные теории заговора, политику, суеверия и прочую дичь, порой прилюдно. И у нас вот был Геннадий Фёдорович. Он по обыкновению заседал на скамейке во дворе, страшно ругал Америку, но при этом, по моему личному наблюдению, любой водке предпочитал бурбон. Так вот, он был уверен, что город стоит на некоем разломе в земной коре, из которого сочится «негативная энергия». Отсюда, по его мнению, и общее неблагополучие, и преступность, и периодически сходящие с ума «слабые личности», и микроклимат гадкий, и монстры. Последний пункт вообще был его излюбленной темой. Его историями о разнообразных жутких тварях, якобы существующих бок о бок с нами, можно было заслушаться. И всё было бы ясно как день, если бы он говорил о каких-нибудь нормальных мифических существах вроде упырей-вурдалаков, оборотней, леших, йети и прочих таких, но нет же! Откуда он своих образин вытаскивал, я не знал: искал о них в интернете и ничего не находил. Про медуниц он рассказывал, которые расклёвывают черепа пасечникам, про симопсов, про кожаных котов каких-то, которые ползают по вентиляции и разносят по квартирам споры чёрной плесени... Грибком у нас многие дома страдали. Интересный дедок, да.
Собственно, я бы не знал об этой причуде соседа так подробно, если бы не довелось один раз с ним спорить на эту тему. Помню, как-то раз он сидел у себя на скамейке, а я вышел во двор размяться немного, а то засиделся в четырёх стенах. Услышал, что он что-то про симопсов снова ворчит, и из чистого любопытства начал у него спрашивать побольше.
— Эх, вот во что сейчас молодёжь верит, — говорит. — Рейки там, слендермены... херня пиндосская. Всё это басни. А у нас, известно дело, существуют, вполне себе существуют ЕЖики и БАЖики...
От этих слов у меня тогда перед глазами мгновенно раскрутился старый клип на песенку «Йожин с бажин». То ли болгарскую, то ли чешскую, не помню. Я не сдержался и хихикнул.
— А чо ты смеёшься? — Фёдорович, кажется обиделся. — Это вполне себе общепринятые аббревиатуры — естественные животные, типа кошечек, собачек и всего того, к чему мы привыкли, и биологически аномальные животные. Реликты, мутанты, а то и вовсе искусственно созданные. Вот, взять хотя бы тех же симопсов — слышал, два дня назад женщину на набережной загрызли? Насмерть... Твари проклятые, никакого житья от них нет. Горло разодрали, горррло! Запомни, юнец: когда нападает собака, она кусает за руки или за лицо, а когда нападает симопс — вцепляется сразу в глотку, чтобы ты не смог закричать...
На самом деле женщину, возвращавшуюся с базара с сумкой продуктов, загрызла стая собак.
Когда в начале ноября куда-то пропал пёс Серёги, первой моей мыслью, естественно, было «завалили догхантеры». Доигрался, довыпускал своего монстра на вольный выгул. Но тушки собачьей нигде не могли найти, тогда моя мысленная версия номер один сменилась на «загрызли бродячие псы». Я лично видел как эти зверюги натурально жрали кошку, выволокли её за задние ноги из-под машины и начали разрывать на части. Так почему бы не случится каннибализму? Никогда ведь не знаешь, чего от этих собак ждать. У Фёдоровича, как обычно, во всём были виноваты симопсы. Вместо того, чтобы по обыкновению тусить со всеми в Барахland'е, Сергей целыми днями нарезал круги по району, обшаривая каждый закоулок и надрывно выкрикивая имя своего недо-бультерьера:
— Абрэк! Абрэк!
Я подолгу сидел у себя за компом, потому что в то время меня наняли для работы над одной инди-игрой, и вынужден был выслушивать всё это, и, наверное, впервые мне стало жаль Серёжу. Всё-таки любил он эту псину. Наверное, у меня слишком много свободного места в мозгу, что я так часто задумываюсь о совершенно чужих мне людях.
— Абрэк! Абрэк!..
Так продолжалось с двух часов дня до темноты... не знаю, дней пять, может шесть. Потом крики стихли. Нет, Абрэк не нашёлся, ни живым, ни мёртвым. Сергей пропал.
Это событие оказалось мне неожиданно близко. Вряд ли вы можете представить, насколько становится не по себе, когда всю жизнь думаешь о том, что твою улицу беда минует, а потом раз! — и вот она, беда-то, прямо в доме напротив... Моя сестра живёт в этом доме. А я живу один. Родители давно перебрались в деревню, подальше ото всех этих ужасов. Мне и прежде бывало очень одиноко по вечерам, но тогда стало вовсе невыносимо. Не знаю, что на меня нашло, но я попросился к сестре пожить недельку. Она была не против. Так что всё происходящее я наблюдал даже с более близкого расстояния, чем мог бы из своей укромной норы. Полицейские опрашивали всех дворовых на тему того, где Серёжа обычно гулял, с кем общался, чем увлекался, и т.д., и т.п.. Конечно же, они быстро разузнали про Барахland. Прочесали там каждый сантиметр, осмотрели и чердак вытрезвителя, и полуразвалившийся сарай, и все окрестные гаражи прошерстили. Знаете, что они нашли? Браконьерскую чёрную икру. Но не мальчишку. Никаких признаков его присутствия. Искали они так вместе с волонтёрами, всем скопом четыре дня. Загрызли собаки? Даже если сожрали бы совсем, остались бы как минимум кровь и обрывки одежды. Проверены были и все канализационные люки по району, те, что шатались или были открыты, осмотрели и изнутри тоже — и снова ничего. На пятый день было решено расширить область поисков, а двое полицейских остались дежурить на Барахолке ночью. Начали спрашивать про подозрительные, незнакомые автомобили. Пошли слухи, что Серёгу похитили.
На вторую же ночь дежурства на свалке выловили Коленьку. Где он всё это время так успешно скрывался, отвечать он отказался. Я почти уверен, что перед тем, как возвратить беглеца в детский дом, его допрашивали со всей строгостью. Так уж получилось, что эту новость я узнал первым. Рассказал сестре и племяшу за чаем после припозднившегося завтрака, и знаете... Максим очень странно отреагировал. Новость для него, как для единственного друга этого оборванца, должна была быть грустной. Но то, что увидели мы с сестрой, грустью было никак не назвать. Это был страх. Едва я заикнулся про то, что его будут допрашивать как вероятного свидетеля, он замер, чрезмерно крепко сжав в пальцах чайную ложку. Макс думал о чём-то, и по мере хода мысли в его глазах нарастал ужас. Когда я спросил, что случилось, он просто сказал, что не хочет чай, и ушёл в свою комнату. Мы остались на кухне вдвоём. Это был повод для серьёзного разговора. Сестра рассказала мне, что в тот вечер, когда исчез Сергей, Максим возвратился домой поздно — тихим, бледным. Да и всю эту неделю он был сам не свой. Я, правда не заметил никакой разницы, но, в конце концов она его мать, ей должно быть виднее. У меня начали зарождаться ещё больше неспокойных мыслей. Неужели мой родной племянник в этом замешан? Коленька... Вот у кого-кого, а у него была более чем очевидная мотивация. Ненависть. Месть. Из-за него вся его привычная жизнь пошла под откос, терять было нечего.
Надолго моего терпения не хватило. Вечером того же дня, когда сестра уехала по делам, я без стука вошёл в комнату Макса и сел на табурет напротив его кровати. Он, оторвавшись от телефона, таращился на меня ошалевшим взглядом, но молчал.
— Выкладывай, — говорю.
Повисла тишина, продержавшаяся минуту-другую. Он не желал отвечать.
— Я ведь внятно сказал. Твоей матери нет дома, она ничего не услышит.
— А ты ей расскажешь. Ты копам расскажешь!
— Ты считаешь, я такой смелый?
Мальчика вскочил с места и рванул к двери. Я с трудом успел схватить его за рукав и усадил, брыкающегося, обратно на кровать.
— Ключ у сестры, — говорю. — Второй у меня. Если выпрыгнешь в окно, лечить тебя никто не будет.
— Его посадят! Ему уже есть четырнадцать!
— За содеянное нужно отвечать, — хладнокровно ответил я. — И он ответит. Его уже поймали, так что терять нечего. Тебя я знаю, ты дурак, конечно, круглый, но никак не убийца. А теперь выкладывай. Только тогда племянник наконец понял, что не отвертится.
— У Коли есть тварь. Ручная. Тузиком зовут. Он сначала пса серёжкиного ей скормил, а потом и его самого. Я не знал, честно...
Макс всхлипнул. Он приготовился плакать, чтобы вызвать у меня жалость. Старая, детская привычка.
— Мы вечером встретились, он мне сказал, что Серёже нужно отомстить. Сказал, что где-то на Барахолке есть глубокая яма, что мы его обманем и заставим туда спуститься, а потом лестницу унесём, и пускай он там до утра кукует. Сказал, что у него рука всё ещё болит, и что он один лестницу не дотащит. Я согласился ему помочь. Сержа мы быстро нашли: он ходил с фонариком, всё свою собаку звал. Увидел Колю, удивляется, мол, ю, чмо ходячее, чё припёрся, а тот ему говорит — знает, где его Абрэк. И за нами он пошёл без разговоров. Ну и привели мы его к яме. Честно, я и знать не знал, что там она есть. Сколько раз мимо ходил, не было! И вниз лестница уходит. Серёжа наклонился и посветил вниз фонариком — а там на дне ошейник валяется. Видимо, его пса ошейник. Он вниз едва ли не летел, снова кричал, звал Абрэка. Там внизу какой-то туннель, он пошёл по нему глубже, а мы с Колей вдвоём вытащили лестницу... Пока уносили её подальше, Серж понял, что произошло, и начал нам снизу орать, какие мы ублюдки. Знаешь, что Коля сделал? Он эту яму просто накрыл сверху листом фанеры. Наглухо. Сверху надвинул поддон, на него положил шифер, а сверху ещё и розовую тумбочку взгромоздил. Я ему говорю, типа, зачем ты так стараешься, всё равно утром ему лестницу вернём, вернём ведь? И тут снизу раздался ТАКОЙ вопль... После не было уже никаких криков, никаких звуков снизу... Клянусь, я не знал, что так всё закончится!..
Максим плакал. Я ему почти верил.
— И что это было? — спрашиваю.
— Да не знаю я, не видел, всё же закрыто было! Я там чуть в штаны не наложил. Коля сказал, что внизу живёт Тузик, а Серёга стал для него ужином...
Мне оставалось лишь вздохнуть. Я оставил племянника в покое и ушёл к себе в гостинную.
Я не привык верить в чудовищ. Но знаете, тогда я уже не вполне ясно понимал, во что мне верить. Я сложил ноутбук и лёг спать в надежде, что мой мозг за ночь систематизирует полученную информацию и приведёт меня к логическому решению, но вместо этого он просто не давал мне заснуть. Голова была перенасыщена вводными данными. Я думал о том, почему в нашем районе так мало бродячих собак. Почему так редко показываются на глаза бездомные кошки. Сколько у нас по ближайшим окрестностям было необъяснимых исчезновений детей и подростков? Даже не залезая в интернет, я вспомнил три случая. Особенно уцепился за последний. Уже не вспомню, как звали того паренька, но он был «диггером», то есть шарился по подвалам, бомбоубежищам и прочим подземным структурам. Вот он и не вернулся однажды с очередной своей вылазки. Может, его тоже сожрали? Из того, что я когда-либо слышал о подземных чудовищах, самое близкое — таинственный зверь из Кобякова городища в Ростове. Когда-то очень давно смотрел передачку об этом. Якобы в древних катакомбах живёт ящер, похожий на крокодила, только в шерсти и с большими клыками. Он якобы похищал у местных скот, а когда в сорок девятом году вниз на разведку пошли солдаты — нашли потом только растерзанные тела, кто-то, вроде как, даже пополам был перекушен. Никогда не верил в такую чушь.
На следующий день я всё же решил пойти за советом к «специалисту» в данной области. Найти Геннадия Фёдоровича было несложно, так что я спросил у него про существо, живущее под землёй, которое может съесть и собаку, и человека.
— Чего это ты вдруг в загадки решил со мной поиграть? — дед рассмеялся. — Знаю я, к чему ты клонишь. Да, есть такой зверь, живёт под землёй и человека умеет сожрать целиком, не оставив и косточки! Зайцеголовиком зовётся, по-мудрёному — Lepocephala pilosa. Реликтовый зверь, ещё со времён динозавров доживает. Может быть ты слышал, что в Крыму рыбаки встречают иногда диковинного морского змея: он весь бурой шерстью покрыт, а голова у него заячья. Наверное, он нашим обыкновенным, норным, ближайшим родственником приходится...
Эти слова меня ничуть не успокоили. Даже если я мог допустить, что мальчишку сожрала неведомая тварь, суть была не в этом. А в том, что я знал, кто виновен в случившемся, и ничего не делал, чтобы помочь правосудию. Да, вы снова можете ткнуть в меня, сказать, что я тряпка, что боюсь связываться с полицией. Да, это так. Но речь всё-таки шла о моём племяннике, а не о ком-то постороннем. Виноват он, хоть не ведал, что творит... Я много думал о том, в какой форме мне придётся давать показания. Письменно ли, или может быть за полиграф посадят. Боялся, что соврать не смогу. Не смог бы. Откуда бы я в таком случае знал о деталях произошедшего? В то же время я не мог оставить всё как есть. Совесть просто уничтожала меня изнутри.
Я потратил два дня, чтобы набраться храбрости и пойти в Барахland. Намеревался рассказать полиции всё, что знаю, а там — будь что будет. Но я опоздал. На свалке было довольно много народу: любопытствующие соседи, волонтёры, полицейские с овчарками. Как я позже узнал, одна из местных пенсионерок вернулась домой со своей дачи и рассказала, что накануне отъезда видела на Барахолке Колю и «ещё двух мальчишек, один из которых уж очень был на Серёжу похож». Двенадцатого числа, как раз тем вечером, когда он исчез. Кто рассказал им про спрятанную яму, я не знаю. Но все люди собрались именно возле неё. С виду это была самая обычная куча хлама, каких в округе возвышались десятки и сотни. Идеальная маскировка. Опрокинули розовую тумбочку. Стащили шифер и поддон. Подняли фанерный лист. Дыра... Один из волонтёров уже нёс деревянную лестницу, валявшуюся неподалёку. Двое полицейских спустились вниз на разведку, собравшимся «зрителям» предупредительно сказали не подходить близко. Насколько можно было разглядеть с того расстояния, на которое я смог подобраться к яме, это был подвал, оставшийся от старого снесённого гаража, частично засыпанный почвой. Внизу на земле лежал собачий ошейник, чуть глубже — черный продолговатый предмет, видимо, серёгин фонарик. Сама земля была покрыта тёмными пятнами. Дальше ничего не было видно. Из дыры несло спёртым, сырым воздухом с примесью тухлятины и ещё чего-то животного. Овчарки интенсивно втягивали этот воздух, поджимали хвосты и беспокойно лаяли. Уже никто особо не надеялся найти Серёжу живым.
Полицейские, оставшиеся вверху — их было, вроде бы, трое, один с собаками, другой, видимо, какой-то начальник, со звёздочками на погонах, я его раньше тут не видел — держали связь с теми, кто спустился, по скрипучей рации. Я не мог расслышать всё, что они говорят, в принципе и не столь важно. Из того, что можно было разобрать: на полу была кровь. В одной из стен подвала был пролом, уходящий в соседний подвал, точно такой же — видимо, гаражи раньше здесь стояли блоком. В нём был ещё один пролом, ведущий в старую канализацию, или, возможно, какие-то дореволюционные катакомбы. Узкий туннель с кирпичными арочными сводами. Его стены были опутаны большим количеством «блестящих, на вид синтетических нитей». Разведчики спотыкались о них и с трудом продвигались дальше. Туннель выходил в некую большую полость, вымытую в рыхлой почве. Вместо пола там была жидкая грязь, но в ней никаких следов. Это было последнее, что прозвучало по рации. Дальше из глубины подземных коридоров раздались невнятный вскрик, затем выстрел. Затем ещё четыре выстрела подряд, какое-то шипение, крики, полные ужаса. Молодые голоса. Парни, возможно, совсем недавно устроились на службу, явно не были готовы к тому, что ждало их под землёй.
— Ответьте, что случилось!? — кричал начальник, сжимая чёрную коробочку, но снизу ему никто не отвечал. Его лицо оставалось суровым, но я почему-то понимал, что сейчас он сорвётся и побежит спасать своих. Замешкавшись в нерешительности лишь на какую-то долю секунды у самого края, полицейский исчез в тёмном проходе.
Шипение не прекращалось. Из дыры повалил пар, и на меня дохнуло обжигающе горячей влагой. Вымоина в почве выходила к проложенной под землёй теплотрассе. Котельная совсем рядом. По трубам течёт почти крутой кипяток. Расширившееся кольцо зрителей напряжённо ожидало развязки. Кто-то кому-то звонил, кто-то побежал к котельной, перелетая с размаху через покосившийся бетонный забор. Наконец снизу послышался мокрый шелест шагов, и под возгласы толпы на поверхность выбрались, откашливаясь, двое. Только двое. Один из них хромал и закрывал лицо красными, обваренными руками. Парень стонал от боли и ничего внятного не мог сказать. Его увезли на скорой. Пар валил из дыры, равно как и из всех окрестных канализационных люков, до самого вечера. Люди разошлись по домам, не дождавшись какого бы то ни было логического завершения истории. В больнице выживший рассказал, что случилось там, в вымытой подземной полости. Рассказал, что огромная белая тварь набросилась на его товарища из темноты и начала проглатывать его живьём... Когда трубу наконец перекрыли, и тварь, и её несчастную жертву нашли в размыве. Тело полицейского увезли ночью. Об этом случае даже не упоминали в утренних новостях — сестра всегда слушает телевизор по утрам, если бы что-то сказали, пропустить было бы сложно. Чудовище вытащили на свет божий только к полудню нового дня.
На опознание туши послали за каким-то специалистом из аграрного университета, когда тот приехал — сказал, нет, мол, это не по его специальности. Сказал, эта группа животных должна была вымереть ещё лет, эдак, пять миллионов назад. Но тушу всё же описал. Чего скрывать, я тоже ходил поглазеть на мёртвое чудовище, пока его не отвезли на выделку в какой-нибудь музей. Зверь был огромен. И страшен, хоть сильно пострадал от горячей воды. От рыхлого разваренного носа до кончика хвоста у него было почти двенадцать метров. Розовую кожу местами покрывали клочья тонкой белой шерсти. При жизни он, вероятно, был полностью покрыт этой шерстью. Ноги были очень короткими и тонкими. Относительно большая голова действительно напоминала по форме заячью, а пасть открывалась очень широко, расстёгивалась, как у змеи. Зуба было всего четыре, но больших, похожих на лезвия ножей. По бокам головы свисали очень длинные, почти двухметровые кожанные лоскуты, кончики которых были покрыты обрывками таких же длинных полупрозрачных нитей, как будто нейлоновых. Они показались мне похожими на паутину. На теле у зверя было три отверстия от пуль, два на шее и одно на голове, прямо на виске. Надеюсь, он умер быстро. Мне почти что было его жалко. В конце концов, это ведь не какой-то злодей, а просто голодное животное. Тузик... Помню, как он лежал на настиле из рубероида, на боку, неестественно запрокинув голову к спине, распахнув пасть и блестя затвердевшими, белёсыми глазами. Он нестерпимо пах варёным мясом.
Уже выпал снег, а работы по составлению карт внезапно обнаружившейся сети туннелей, соединяющей в одно целое старую и новую канализации и множество городских подвалов, особенно в частном секторе, до сих пор ведутся. Толстые паутинные нити обнаруживаются во многих местах, не только под Барахland'ом. Геннадий Фёдорович снова ворчит обо всём на свете и уверяет, что зайцеголовики обычно живут парами. Впрочем, новых несчастных случаев пока больше не происходило. А корректно ли называть произошедшее «несчастным случаем»? Ошейник Абрека, валявшийся в подвале бывшего гаража, не был как-то содран или отрыгнут зверем. Он был расстёгнут и снят, аккуратно уложен на пол на самом видном месте. Могу сказать, что Коля поймал собаку, пока та была на вольном выгуле, и сбросил в яму без ошейника. А после использовал его как приманку, чтобы заставить Серёгу спуститься. Что стало с Коленькой — я не знаю. Никаких слухов не ходит, гадать не хочется. Максим зато наконец начал возвращаться домой до темноты, что не может не радовать. Припугнутые подростки больше не ходят на свалку. Он в полном порядке. Я никому из своих кругов общения не рассказывал, что он замешан в этой ужасной истории. Сам он уж тем более не расскажет, можно быть уверенным, что на нашу семью не свалится дополнительных неприятностей.