Пролог
Отец моей двоюродной бабки всю молодость умело лавировал между красными и белыми, выполняя всякие мелкие поручения. Там, где одного безоружного человека было мало, а вооруженного отряда — много, N приходился как нельзя лучше. Посторожить склад, сопроводить дочку комдива до соседнего города, выследить воришку зерна или наоборот стащить пару мешков. Репутация исполнительного и в меру честного лиходея играла N на руку — работы всегда хватало, а за собственную шкуру он дрожал чуть меньше, чем все остальные.
Окончательный триумф и респект пришёл к N внезапно, после успешного выполнения примитивного, казалось бы, «квеста». Был в одном туркменском селе большой склад, где красноармейцы хранили оружие. Басмачи, едва пронюхав о таком сокровище, потянулись со всех окрестных поселений. Но — вот странность! — ни одного успешного ограбления эти местные ассасины так и не совершили. Пропадали, не дойдя двух дворов до заветного амбара. Будучи по природе и профессии суеверными, разбойники вскоре плюнули на свою затею и пошли дальше на северо-запад, перехватывать идущие в Кара-Богаз поезда.
Но безопасность — прежде всего. Прогнав остатки беляков, коммунисты решили разобраться с суеверными слухами, которые ходили, летали и бегали вокруг оружейного склада. Виданное ли дело, жители покидают насиженные места! Из центра же чётко сообщили: укрупнять сельское хозяйство! Что это за самоволочки тут? Но бородачи упёрлись: боимся, мол, амбарного бабая. Комиссар поначалу возмутился — самого бабайкой в детстве пугали. Дошло бы до показательных расстрелов, да только N здесь вовремя вмешался. Объяснил комиссару, что бабай — это по-местному «дедушка». Стало быть, амбар раньше принадлежал уважаемому роду, вот старики и ворчат.
Всякая инициатива наказуема. Вот N и поручили сторожить склад. Заткнув за пояс топорик и наган, прихватив ломоть солонины и чайник с крепким зеленым чаем и позвякивая стальными яйцами так, что местные с уважением смотрели вслед, N двинулся к наблюдательному пункту. Скромную заброшенную мазанку N заприметил ещё за неделю до дежурства.
Как и другие окрестные дома, мазанка была покинута хозяевами. Не брошена, а именно покинута: всё её скромное убранство ждало возвращения жильцов из безвременной отлучки. Отсюда были видны двери амбара, запертые на большой ржавый замок. Ключ новоиспеченному часовому не полагался. Гораздо важнее обзора была слышимость. Степная ночь, абсолютно прозрачная для посторонних звуков, выдала бы любого воришку с потрохами, даже опытного басмача.
Ночь первая
Ползли часы, долгие и монотонные. Тишина из помощницы превращалась в навязчивого тур-агента, втюхивающего путёвки в царство Морфея. Запас крепкого чая быстро истощался. Небо светлело, пряча от смертного взора звездные дворцы древних. Решив, что в такое время грабители уже не сунутся, N прогулялся по соседним дворам. В каждом — пустая собачья будка. В Средней Азии без собаки жить опасно. Псы хорошо чувствуют частые землетрясения и предупреждают хозяев жалобным протяжным воем.
Потянуло крепким табачным дымом. N повернулся против направления ветра. У поваленной изгороди сидел дедок и, кряхтя от удовольствия, курил длинную трубку. Дедок зарос волосами и бородой настолько, что лица его было толком не разглядеть. Только сверкали из-под седых косм узкие, с хитрым прищуром, глаза.
— Промышляешь, товарищ? — прокашлявшись, спросил единственный в округе абориген.
— Сторожу, дедушка, — честно ответил N.
— А, ну это хорошо. Сторожи, сторожи. Я вот тоже сторожу. Кости свои сторожу.
Довольный своей шуткой, старичок разразился каркающим смехом и едва не скатился со своего возвышения. «Недолго ему осталось», — подумал N.
— Мне всё равно недолго осталось, — старик прочитал очевидные мысли своего собеседника. — Вот я и решил поближе к дому.
— А почему люди отсюда ушли?
— Хе, а кто бы в здравом уме не ушёл?
— Неужто большевиков испугались?
— Насмешил! — дедулька выдал новую порцию смеха и кашля. — Чего мы, людей с ружьями не видели? А вот чтобы за ночь все собаки сбежали — такого на нашем веку не было.
— Как сбежали? Они ж на цепи сидят, нет?
— Эх, товарищ молодой, собаки — они только с виду дурные и брехливые. Ежели настоящий зверь захочет вырваться, то никакая цепь не удержит.
Сделав последнюю затяжку, старичок привстал и с неожиданной прытью скрылся в доме. «Надо осторожнее тут. Вдруг ряженый!» — подумал N и вернулся к своей сторожке.
У задней стены дома обнаружились и глиняная печь, и запас бурдюков с водой, и мешок старой муки. Испечь пару тонких лепешек для любого, кто прожил в Туркмении хотя бы месяц — не проблема, поэтому довольствоваться одной лишь солониной не пришлось. Обед, о котором в осаждённом Царицыне могли только мечтать! Всё-таки бывают ситуации, когда лучше держаться подальше от родной земли. Впрочем, N никогда не был привередлив в пище. Вот и сейчас он аккуратно спрятал в мешок запас съестного и закопал тут же, в холодном глиняном полу. Должно хватить ещё на пару дней.
Вскипятив в чайнике воду, засыпав свежий чай и оставив завариваться до вечера, N наконец-то прилёг на узкий топчан и сам не заметил, как уснул. Во сне он снова бродил по деревне, где на сей раз кипела жизнь. Ему удалось обойти каждый двор и душевно пообщаться с несколькими жителями. Проснулся N уже на закате и с неудовольствием вспомнил, что во сне все деревенские обитатели бегали на четвереньках и не то лаяли, не то смеялись, не то кашляли.
Ночь вторая
Пробуждение было не из приятных. А кому приятно осознавать, что в твоём временном жилище кто-то рылся? В буквальном смысле: выкопал, понимаешь, нычку с солониной и всё сожрал. И чайник опрокинул. Ну что за люди? Придётся завтра идти в ближайший город за провиантом.
Чтобы не уснуть без чая, N принялся разгуливать по покинутым дворам, стараясь не выпускать из виду амбар. Стоит ли говорить, что ноги сами каждый раз приносили сторожа прямиком к охраняемому объекту? Склад высился над степной кожей гигантским дощатым нарывом, продавливая ткань привычных маршрутов, создавая центр притяжения. Вот N туда всё время и притягивался.
Когда рассвет уже перешёл от осады небосклона к штурму, N собрался проведать местного старика и попросить у того чего-нибудь съестного. Как раз для таких случаев N всегда носил с собой универсальную валюту: кисет первосортного табака.
Но во время контрольного обхода вокруг амбара, мужчина кое-что услышал. Там, внутри склада, за закрытой навесным замком дверью, кто-то ходил. Тяжело, размеренно, строевым шагом, строго по периметру. Выходит, не так уж сильно доверяли товарищу N красноармейцы, раз решили второго сторожа внутрь поместить!
— Революционный привет, товарищ, — прислонившись спиной к бревенчатой стене амбара. — Сторожишь?
В ответ пробурчали что-то неразборчивое.
— А тебя надолго внутри заперли? — N не сдавался, его беспокоил один насущный вопрос. — Скоро сменщик-то придёт?
Но вместо ответа в стену гневно ударили. Мол, нечего солдата на посту отвлекать. Оно и понятно — кому понравится сидеть внутри тёмного склада и ждать, пока придёт смена. А попробуй, оставь пролетария наедине с ценным грузом! Ищи потом ветра в поле.
Махнув рукой на неразговорчивого солдата, N побрёл по привычному маршруту. Старичок сидел на своём пригорке и курил. И как будто заранее готовился к новой встрече.
— Слушай, сынок, а нет ли у тебя табачку? А то я весь запас уже израсходовал. В долгу не останусь, балыком угощу. У меня зубы один чёрт выпали, чтобы вяленое мясо жевать.
N не стал торговаться и щедро пожаловал старику весь кисет. Тряпица, в которую был завернут провиант, показалась сторожу смутно знакомой. Только вернувшись в наблюдательный пункт, при утреннем солнечном свете, мужчина понял — это та самая ткань и та самая солонина. Что за чертовщина?
Под окном захихикали. Жертва обмана выскочила во двор и с изумлением увидела, как прочь улепетывает старичок. Ловко, прытко, но всё равно по-старчески. Как будто обычного ковыляющего шаркающей походкой деда показывают в старом кино, но на новом фильмоскопе. N помотал головой и вернулся к столу, в надежде немного перекусить. Но вместо солонины обнаружились куски влажной глины. Мужчина прилёг на топчан, пытаясь унять головокружение.
В дверях показалась крепкая фигура в военной форме. N почувствовал на себе пристальный недружелюбный взгляд.
— На смену пришёл, товарищ? — вопрос вылетел сам собой. — Вовремя. Ты проверь, как там дела у часового внутри склада. Ему же там, поди, скучно взаперти целый день сидеть.
Сменщик не отвечал и всё стоял неподвижно, буравя N взглядом. От этого стало так неуютно, что мужчина проснулся.
Солнце садилось, переливаясь всеми оттенками алого. Ночь будет ветряной. Поблизости залаяли собаки, и их лай казался многоголосой праздничной песней. Совсем дедулька заврался. Никуда псы не убегали.
Ночь третья
Весёлый дедушка, как выяснилось, успел раскидать муку из мешка и продырявить бурдюки с водой. Гражданская война научила N обходиться без еды продолжительное время. Поэтому вчерашний план — дождаться рассвета и отправиться в ближайший горком — корректировке не подвергался.
Быстрая ходьба помогала не засыпать на ходу. Ноги, как им и полагалось, сами принесли сторожа за амбар. Внутри по-прежнему раздавались мерные тяжёлые шаги. Нет, это не дело! Нельзя оставлять человека взаперти на такое долгое время.
— Эй, товарищ! Хватит там ходить! Выходи уже, — в шутку бросил N и услышал, как падает в пыль большой навесной замок.
Обежав вокруг здания и не обнаружив никого и ничего, кроме распахнутой настежь двери, сторож сунулся внутрь. Большевики запаслись оружием на совесть. Но куда большее впечатление, чем пулеметы и гранаты, на N произвели вилы. Обычные вилы. Воткнутые с чудовищной силой прямо в стену, насколько хватило зубьев. В ту самую стену, к которой вчера по-товарищески прислонялся N! Если бы брёвна были чуть-чуть тоньше…
Кого бы ни заперли красноармейцы в амбаре, сидеть под замком тому не понравилось. Сторож отбежал от амбара подальше, выхватил из-за пояса топорик и заозирался. Пару раз на краю зрения промелькнул силуэт не в меру шустрого косматого дедушки. Завыли собаки. Завыл ветер, поднимая пыльные облака. Разобрать что-либо в двойном мраке было невозможно.
Блуждать среди бури, пугаться каждой тени, всюду видеть этого странного старика — не каждый выдержит. N бы точно не выдержал, если бы не пение. Он вдруг услышал, как несколько голосов затянули мелодичную руладу: то ли свадебную, то ли заупокойную. Тут не до жанра, главное добраться до людей. Но, какая ирония, люди эти почему-то жили в доме за той самой изгородью, где произошла первая встреча со стариком!
А вот и он сам, сидит, курит трубку, улыбается. Или хмурится, или ухмыляется — не разглядишь за его седыми космами. Но смотрит пристально, пронзительно — это чувствуется. А в доме поют, звенят бокалами, танцуют…
— Ты, мил человек, заходи, не стой у порога, — подначивает дед.
— Неужто вернулись жители? — удивляется N, а сам уж руку тянет к покосившейся калитке.
— А мы и не уходили! Вот кто вернулся, так это сынок мой старшой. Когда революция грянула, его местные убили и в амбаре под полом похоронили. Да что я жалуюсь? Тут все друг друга резать начали, злее собак, честное слово.
— Погоди, старый, — N начинает о чём-то смутно догадываться. — Если тут резня была, то зачем ты мне про собак врал?
— А я и не врал! — обиделся дед. — Собаки за неделю большую кровь почуяли и сбежали.
— А жители за ними ушли!
— Не все! Не все! Те, кто поумнее, ушли. Да только умных мало. Поэтому ушли не все. Не все. Хе-хе-хе. Вот я и сторожу оставшихся.
«Я тоже сторожу. Кости свои сторожу», — вспомнил N чёрный юморок старика.
— И не только свои, — закончил дед чужую мысль. — И не только сторожу. Но и новые собираю. Ох, и подсобили мне большевики с этим складом! Сколько бандитов ко мне в гости пожаловало! Как раз к сыночку на свадьбу. Слышишь, как поют?
Голоса в хоре путались, расслаивались, плыли, чтобы в конце концов оказаться воем и лаем большой собачьей стаи.
— Я бы и тебя за стол усадил, да только порадовал ты старика. Ты же тоже сторож, как и мой сын старшой. Ты амбар сторожил снаружи, а он изнутри.
— Так это твой амбар, бабай-амбар? А ты сам — амбар-бабай!
— Эхма! Дошло! Ну, какой сообразительный, даром что большевикам помогаешь! Эй, гости дорогие ! Выходите-ка посмотреть на энтого мудреца.
И из дома вышли гости…
Четвёртый день
Красноармейцы, обеспокоенные пропажей сторожа (точнее, возможной пропажей оружия), послали за N целый отряд. Прибывшие товарищи сняли N с крыши амбара. Мужчина был сильно истощён и что-то бормотал про людей, которые бегали на четвереньках и лаяли как собаки. И вместо ног у многих были или руки, или обглоданные мослы, или вовсе какие-то палки.
N спасло только его доброе имя. Солдаты решили проверить его бессвязные речи и вскрыли подпол амбара. Там обнаружился скелет неестественно крупных размеров, словно после смерти выросший из мышечной одежки.
Что касается дома за покосившейся изгородью, то его убранство грозило одержать сокрушительную победу над армиями воинствующих материалистов. Несколько десятков тел, разной степени разложения. Точнее, обглоданности. Свалены в кучу. И на вершине этой пирамиды, этого локального апофеоза гражданской войны, гордо восседала бездыханная мумия старика, заросшего седыми космами, сжимающего в зубах длинную трубку, замершего в последней затяжке.