ДНЕВНИК МАКСИМА ИЛЬИНА. НАЙДЕН У КОМАРИНОГО РУЧЬЯ, В 5 КМ ОТ ДЕРЕВНИ ЗИМОВЬЕ. 12 НОЯБРЯ.
Запись 1. 27 октября.
Черт возьми, ну и денек выдался. Решил пройти по старым Зимовским тропам за клюквой, пока болота не сковало. Знаю эти места как свои пять пальцев – дед научил. Но сегодня… Сегодня лес играл со мной в дурацкие игры. Шел, вдруг показалось, что тропа не туда ведет. Остановился, крикнул: «Ау! Эй, кто там?» – а в ответ со всех сторон – «Ау! Ау! Аууу!» – точно эхо, но эхо не может звучать сразу с севера, юга и запада одновременно? Мороз по коже пробежал, хоть и не холодно. Крикнул еще раз – опять тот же хор. Словно десяток невидимых пацанят дразнятся. Звук – высокий, тонкий, игривый, но… ледяной какой-то. Взял себя в руки, сориентировался по солнцу и вышел к ручью. Странно. Ощущение, будто меня кто-то водил кругами специально. Спишем на усталость. Завтра вернусь.
Запись 2. 29 октября.
Не смог уйти. Туман вчера такой сел, что дальше вытянутой руки не видно. А ночью… Ночью слышал. Ходил кто-то вокруг палатки. Не зверь – шаги мелкие, шлепающие, будто босыми ногами по мокрой земле. Шуршание, тихий-тихий смешок, как пузырьки лопаются. Выглянул – никого. Только луна сквозь тучи тускло светила, и на сыром мху… отпечатки. Маленькие, широкие, как у ребенка, но… без пальцев. Просто круглые вмятины. Утром туман рассеялся, но карта будто сошла с ума. Знакомые ориентиры пропали. Дуб-великан, что стоял у излучины ручья? Нет его. Вместо него три кривые березы стоят, которых раньше не было. Чувствую – я не там, где должен быть. Глухомань какая-то. Крикнул опять, зову на помощь мысленно: «Ау! Люди!». И – бац! – со всех сторон опять: «Аууу! Ау! Здесь-и-и!». Ближе, чем в прошлый раз. Звучит… радостно? Зловеще. Заперся в палатке. Пишу при свете фонарика. Батареи садятся. Надо выбираться завтра. Чувствую, что если останусь еще на ночь, не уйду отсюда. Кто-то очень не хочет меня отпускать.
Запись 3. 30 октября. Вечер.
Не ушел. Пытался. Шел строго на запад по компасу. Час. Два. Три. Вышел… к своей же покинутой палатке. Круг замкнулся. Компас стрелку вертел как бешеный последние полчаса. Солнца не видно – сплошная серая муть. Кричал от злости, от страха: «Ау! Да покажись ты, тварь! Что тебе надо?!». Ответил не хор, а один голос. Совсем близко, за толстой сосной: «Ау-ау!» – и снова тот же ледяной, детский смешок. Выглянул – мелькнуло что-то невысокое, пузатое, цвета мха и коры. Круглые щеки, как у бурундука, но глаз не разглядел. Было ощущение, что оно скалится. Побежал. Куда глаза глядят. Слышал, как оно семенит следом, смеется, перебегает с пути на путь, швыряет шишками. Оно играет. Как кошка с мышью. Выбежал на поляну – незнакомую, кочки да кривые, чахлые сосенки. Тупик. Стемнело мгновенно. Развел костер. Сижу, пишу. Батарейка фонаря почти села. Оно здесь. Чувствую его взгляд из темноты. Не спит. Оно не спит никогда. Ни зимой, ни летом. Пишу, чтобы… чтобы кто-то нашел. Если не я.
Запись 4. 31 октября. Рассвет?
Костер гаснет. Дрова кончились. Ночь… Боже, эта ночь. Оно не давало уснуть. Шуршало вокруг костра. Подбрасывало в огонь еловые шишки – они взрывались с треском. Свистело. Шептало что-то неразборчивое, но вроде бы похожее на «Ау… останься… ау…». Пыталось подражать голосу деда: «Макс… иди сюда…». Холодный ужас. Не шевельнулся. Сидел, сжимая нож. Чуть светает. Серо. Туман опять. Вижу… фигурку. Сидит на пне метрах в двадцати. Маленькое. Пузатое. Шарообразное. Лицо… круглое, щекастое, как надутое. Но глаза… Господи, глаза как угольки, черные-черные, без света, без выражения. И рот – слишком широкий, как щель. Оно смотрит на меня и… улыбается? Нет, не улыбается. Это гримаса. Оно знает, что я в ловушке. Знает, что силы мои на исходе. Я попытался крикнуть «Ау!» в последний раз, в надежде, что люди услышат… Оно моментально отозвалось. Сразу с трех сторон, громче, наглее: «АУ! АУ! АУ!». Прямо передо мной! За спиной! Слева! Оно везде. Оно этот лес. Я бегу. Куда угодно. Прощай, дневник. Если найдешь… беги отсюда. Не кричи «Ау». Никогда. Его зовут…
(Запись обрывается. Буквы в последнем предложении смазаны, будто блокнот уронили в сырой мох. На следующей странице – глубокий, неровный отпечаток, похожий на маленькую, широкую, босую ступню без пальцев).
Приписка другим почерком (карандашом на обложке):
Нашел у Комариного, 12/11. Палатка брошена, кострище остывшее. Ничего, кроме этого блокнота да валявшегося рядом рваного шерстяного шарфа (Ильинский, узнаю). Следы… странные. Мелкие, босые, без пальцев. Шли от палатки вглубь самой густой чащи, к Черному Болоту. Туда, где и волки-то не ходят. Больше Максима не видели. Ауку эту… старики знают. Говорят, звать его – смерти искать. Лесного духа проказливого. Заведет да бросит. Или не бросит? Не спросишь. Шарф отнес в деревню. Блокнот оставлю здесь, под камнем у ручья. Не надо его в дом нести. Не ровен час… аукнется.