Эта история кажется странной и непонятной, вспоминать о которой вовсе не хочется.
Устроился я в госкомитет статистики подработать служащим вне штата по переписи населения. Мне поручили обойти 200 квартир, среди которых были две в очень старом аварийном доме. Оттуда жильцов расселяли потихоньку, вот и остались люди: на первом этаже – многодетная семья, средств нет, переезжать некуда, а государство квартиру так и не дает до сих пор, да на третьем – старая бабка, по виду царя лично видавшая (в списках, которые мне выдали, были указаны номер квартиры, наличие домофона, лифта, этаж и т.п., то есть, базовая необходимая информация, чтобы не заблудиться в подъезде).
Подхожу я к этому дому, уже вечер движется к ночи, часов 9-10. Все окна в доме грязные, многие разбиты, стекла серые, где-то виднеются горшки от комнатных растений, краска на рамах вся облупленная… Да и дом ассоциировался не с уютом и теплом домашнего очага, а, скорее, с сырым подвалом или погребом.
В общем, рассматривая дом, я зацепился взглядом за окно второго этажа. Кто-то – судя по силуэту, мальчишка лет 7-9 – стоял на подоконнике и глядел в приоткрытую маленькую форточку, что-то неразборчиво покрикивая (причем на улице было уже прохладно, а он был, вроде, голый – за немытым стеклом сложно было разглядеть).
Сначала я погрешил, что в документах ошиблись и дали мне неверные списки. Принял этого мальчика за одного их отпрысков вышеописанного многодетного семейства. Но когда я вошел в подъезд, то увидел, что квартира 4 располагается, как и положено, на первом этаже. Позвонил, пообщался, записал данные. Квартирка была совсем убогая, что настроения мне не прибавило. Поднимаясь на второй этаж, я совсем почувствовал себя не в своей тарелке, плюс нагнетало обстановку и скручивало нервы то, что света в подъезде не было. Я подсвечивал себе путь телефоном. Когда луч света попал на дверь справа от меня, я увидел, что она была опечатана милицией. Судя по дате, указанной там – уже более 3-х месяцев. Целостность печати не была нарушена, на ручке и двери лежал серый пыльный налет. Я не уделил этому особого внимания, хотя впечатление от дома сделалось еще сквернее, захотелось поскорее дела закончить и убраться оттуда как можно быстрее.
Поднялся я на третий, последний этаж. Постучал в дверь (а у самого аж мурашки побежали от громкого звука, так хотелось подсознательно сохранить свое инкогнито, быть тише воды, ниже травы, будто и нет меня). Отворили довольно быстро, я представился, задал вопросы по анкете, как и полагалось, ну и дернул черт меня спросить, что это за опечатанная квартира этажом ниже. Бабка на меня покосилась и рассказала, что в прошлом году жила в этом доме еще одна семья: жена с сыном от первого брака и со вторым мужем. Женщина отдала богу душу еще весной, в преддверии наступающего июня. После ее похорон муж сильно запил, перестал следить за хозяйством, счета оплачивать, за ребенком следить. Мальчик же замкнулся, на улицу не выходил, в школу ходить тоже перестал. Участковый все по этому поводу соседей опрашивал, мол, когда последний раз они семейство это видели. В один прекрасный (да что там прекрасный – ужасный и роковой) день либо горе, либо белая горячка мужика совсем рассудка лишила, он пасынка своего затащил в ванну, изнасиловал и в горло мочалку вбил, от чего ребенок и задохнулся. Закончила бабка рассказ свой фразой: «Вот и не успокоится все никак Андрейка». От этих слов у меня мурашки побежали табунами по спине и ногам. Я наскоро распрощался и вышел из квартиры. Когда за мной закрылась дверь и темнота накрыла своей шалью подъезд и меня, я ощутил, как дрожат колени. Взял телефон и, подсвечивая дорогу, стал спускаться; когда проходил мимо опечатанной двери, услышал отчетливо, как дергается дверная ручка (дверь была слева, звук исходил оттуда же). Ощущение, будто кто-то ломился из опечатанной квартиры. У меня выдуло все мысли из головы, я бы сказал, что страх сковал меня, но на самом деле он придал мне неслабой прыти… С момента как я услышал звуки и до того, как я оказался в 10 метрах от подъезда, прошло секунд 5, но пока я бежал, в своем топоте мне слышался нечеловеческий, но, тем не менее, узнаваемый детский плач.
Я поспешно удалялся от этого проклятого дома, боясь даже повернуть голову в его сторону. В тот день я напился, проспал учебу, а всю ночь мне снились странные сны, в которых я видел зажавшегося в углу санузла раздетого воющего мальчика…