В подвале нашего старого дома всегда жили кошки. Самые разные: рыжие и чёрные, пятнистые и полосатые, чистые и грязные. Некоторые были ручными и давали себя гладить, но большинство — совсем дикие, отскакивающие с диким шипением, стоит протянуть к ним руку. Бабушка с третьего этажа всегда приносила им остатки еды, да и остальные жители дома тоже иногда подкармливали. Кошачий клан процветал и множился. А вот в доме напротив кошек не было. Вообще. Мы много лет жили там, и я почти каждый день ходила мимо этого дома. Ни разу не видела, чтобы через расположенные вровень с землёй вентиляционные отверстия выходили или входили кошки. Это казалось странным, хотя бы потому, что эти две пятиэтажки абсолютно одинаковые, построенные по одному плану, их подвалы, по идее, должны были быть одинаково благоприятны для проживания пушистых беспризорников...
Тем не менее, этот подвал был обитаем. Раньше, когда мне было лет десять, максимум одинадцать, среди моих сверстников и детей помладше было принято считать, что там живут особые, породистые коты. Ангорские, с длинной мягкой шерстью. Самый старший мальчишка в нашем дворе, Антон, рассказывал всем легенду про свою соседку тётю Люду, которая перессорилась со всеми жильцами из-за того, что содержала в своей однокомнатной квартирке больше дюжины этих котов. Запах в подъезде стоял, по словам Антона, ужасный. Кто-то из соседей подал на неё жалобу, а она взяла и... переселила всех своих питомцев в подвал дома. Общая собственность, никаких претензий, вроде как. Каким-то образом надрессировала их сидеть там и носа наружу не совать, а по ночам спускалась к дверце под лестницей на первом этаже и приносила им миски с водой и едой. Сейчас я понимаю, что эта удивительная легенда держалась на соплях и с 100% вероятностью была придумана самим Антоном.
Но в те далёкие теперь уже времена сомневаться в её правдивости особо не приходилось. Мы... гладили котов, которые сидели там, в подвале. Ребята часто собирались кучками на растрескавшейся отмостке, где за густыми зарослями пристенной культуры одуванчиков, мятлика и других трав скрывалось одно особое вентиляционное окошко. Оно было более узким, чем остальные, но на нём не было решётки, и мы не боялись поцарапать руки, когда протягивали их внутрь. Помню ещё, из него всегда дул вонючий сквозняк, что можно было расценить как признак наличия кошачьего населения. Хотя запах был другой, на кошачью мочу похожий только отдалённо. Если по локоть засунуть руку через это окошко в подвал ладонью вниз и немного подождать, можно было ощутить рядом чьё-то тёплое дыхание. Если везло, кошка касалась руки, и её можно было погладить. У неё была длинная, очень мягкая и пушистая шерсть, которую было невероятно приятно держать в руках.
В этом почти ритуальном действии была доля загадочности. Ведь мы не могли видеть того, кого трогаем — окно было, как я уже говорила, довольно узким, одновременно просовывать в него руку и заглядывать внутрь было очень неудобно. И нет, это не казалось нам чем-то странным или ненормальным. Детская логика, она такая. А взрослые, видимо, думали, что мы играем с кем-то воображаемым и особо не придавали этому значения. Ребята помладше были просто без ума от этой роскошной, густой шерсти: они иногда умудрялись утюжить ангорских котов обеими руками и подолгу отказывались уступать очередь. Старшие же придумали нечто вроде гадания. На разное поведение пушистого нечта внутри они предусматривали разное толкование. Помню, запуская руку в темноту, мы всегда загадывали, чтобы кошка сама ткнулась в ладонь, прося ласки — это предвещало удачу и пятёрки в школе. В благодарность за хорошие предсказания в окошко бросали кошачий корм, сардины и прочие угощения.
Ещё помню, что после того, как погладишь, в руке часто оставались тонкие белые волоски. Однажды я взяла с собой расчёску и, поскольку кот не особо сопротивлялся, начесала себе большой клок ангорской шерсти. Она была абсолютно чистой, будто не из подвала даже. Сложила в коробочку и унесла домой. Хотела иметь у себя такой «неприкосновенный запас», чтобы иногда запускать в него руку и наслаждаться, например, вечером после домашки, за просмотром мультиков. Иными словами, то, что сейчас называют модным словом «антистресс». Но на следующий день случилось то, чего я никак не ожидала — мягкая и воздушная с вечера шерсть почему-то стала липкой. Погрузив пальцы в коробочку, я влипла в неё, как в паутину, и ещё долго отмывала от этой клейкой скомкавшейся массы руку. Ужасно расстроилась тогда.
Скажу сразу, всё это происходило много лет назад, поэтому на самом деле что-то могло быть по-другому, или выглядеть по-другому. Но я могу рассказать лишь о том, как всё запомнилось лично мне. Возможно, если спросите кого-то из моих бывших соседей, он припомнит другие подробности. Просто в тот год моя семья наконец продала старую квартиру и переехала в новую, в Кировском районе. Я перешла в другую школу, и от прежней жизни, как говорится, не осталось и следа. Но кое-что случилось буквально на днях. Собственно, это и сподвигло меня покопаться в памяти и написать этот текст здесь и сейчас.
В общем, я случайно встретила на улице Антона Браташенко. Того самого из старших мальчишек со двора, где я раньше жила. Не знаю, каким чудом он узнал меня в толпе и окликнул по имени, но кончилось тем, что он пригласил меня в кафешку. Я старалась быть вежливой, но это было ужасно неловко. Он от природы был общительный тип, экстраверт, всё рассказывал про свою жизнь, про то, что творится в его районе, а я просто молчала. Честно говоря, понятия не имела, о чём вообще можно поговорить с парнем, с которым в последний раз общалась в пятом классе... Начала вспоминать тот период своего детства, когда мы были соседями, и воспоминания про наши ритуалы у подвального окошка неминуемо хлынули из хранилищ наружу. Не знаю, какая муха меня укусила, но я спросила у Антона, гладят ли всё ещё дворовые ребята ангорских кошек. Улыбка мгновенно сошла с его лица. Он замолчал и, кажется, даже побледнел.
Я поняла, что ляпнула лишнего, хотела извиниться, но духу не хватило. Между нами повисла тишина.
— Ты разве не знаешь, что произошло? — выговорил он наконец.
Я лишь сидела и хлопала ресницами. Антон понял, что я не в курсе, достал свой мобильник и показал мне фотографию.
— Витька помнишь? — говорит. — На два года младше тебя, на четвёртом этаже жил.
Со снимка на меня смотрел улыбающийся парнишка, лицо которого действительно показалось мне очень знакомым. Он держал в руках огромный, наполовину покрашенный макет военного корабля. Точнее в руке. Вместо второй у него был потёртый пластиковый протез. Я спросила, что с ним случилось. Антон вздохнул и начал рассказывать. Делал он это как бы нехотя, как будто я заставила его вспомнить то, что он очень хотел забыть.
Оказалось, это произошло в августе, спустя месяц или чуть больше после того, как мы переехали. Дети как обычно собрались на залитой солнцем отмостке, чтобы по очереди просовывать руки в подвал и гладить невидимых кошек. Со слов участников этих событий, всё происходило так же, как и всегда. Странноватая, но мирная церемония. Когда очередь дошла до Вити, он сначала, как обычно, просто гладил мягкую ангорскую шерсть. А потом вдруг закричал, и его рука резко ушла внутрь по самое плечо, как если бы её кто-то схватил и с силой потянул. Он не мог вырваться и продолжал истошно вопить, уперевшись в стену головой, остальные ребята бросились ему на помощь. Общими усилиями кое-как смогли вытянуть его руку из окошка — а она вся в крови. Помчались звать взрослых, Витю увезли в больницу. Под локтем у него были рваные разрезы практически до самой кости — чудо вообще, что он на месте кровью не истёк.
Руку вроде как зашили, но, наверное, всем известно, какие у нас врачи калекари. То ли инфекция развилась, то ли просто ткани начали отмирать. В итоге всё, что ниже локтя, пришлось ампутировать. Естественно, после такого весь двор на ушах стоял. Вызывали милицию, подвал прочесали весь. Раны уж больно были похожи на ножевые. Да и кто, как не злоумышленник, мог с мальчишкой сотворить такое? В подвале, тем не менее, не было никого. Ни людей, ни кошек, ни каких-то неведомых тварей. Только паутина. Очень много паутины, буквально повсюду, толстыми жгутами-тяжами, Алексей Николаич рассказывал, что будто в логове гигантского паука побывал. Говорят ещё, нашли несколько круглых дыр из-под старого трубопровода в бетонных стенах, слишком узких, чтобы человек мог в них пролезть. И некоторые паутинные тяжи уходили глубоко внутрь этих дыр. То самое узкое окошко без решётки, как оказалось, было под самым потолком, на высоте около двух метров.
Витёк говорил, что сам виноват. Очень уж ему захотелось принести домой немного ангорской шерсти. Собрал в пучок и выдёрнул. Кошка на него зашипела, а через секунду руку по локоть поглотило что-то мягкое, горячее и влажное и стало засасывать. Когда он попытался вырваться, в руку вонзилось что-то острое и плоское, видимо, зубы, и потащило ещё сильнее. Тогда-то он закричал. Но я слушала Антона и отчётливо понимала, что винит в произошедшем он только себя. Я сидела молча, не перебивая, и он рассказал, что ещё когда сам был маленьким, слышал от старших, что в подвале дома живёт кто-то с густой мягкой шерстью, чьё длинное тело можно было изредка увидеть, светя в вентиляционное окошко фонариком. Но никому в голову не приходило, что этого кого-то можно просто так трогать, гладить его. Антон придумал назвать его ангорской кошкой. Превратил из чего-то неведомого в ласкового зверя, и рассказал о нём всему двору.
Я слушала эту историю, и по спине неуёмно бегали мурашки. Просто от осознания того факта, что в те времена моя рука так много раз исчезала в дыре в стене, по другую сторону которой жила «кошка», способная эту руку откусить. Что я так много раз касалась этой нежной шерсти-паутины и даже вычёсывала её собственной расчёской. Это было дико осознавать. Антон закончил, и мне было нечего добавить. Мы молча доели пирожки, допили чай и разошлись, обменявшись номерами телефонов и кое-как попрощавшись. Встреча старых друзей получилась до нелепого неудачная. Он больше не улыбался и виновато смотрел куда-то вдаль, точнее, вглубь, в собственные воспоминания. Да и я была не в лучшем состоянии. По-хорошему вообще не стоило бы поднимать эту тему.
Если вам интересно, вчера я приезжала в свой старый район. Я человек любопытный. Без труда нашла тот самый пятиэтажный дом. Все его вентиляционные окошки были наглухо заложены кирпичом. Кладка выглядела старой, видимо, это сделали сразу после того несчастного случая. Я обошла здание по периметру и наткнулась на дверь, ведущую в подвал. Она не была заперта, так что я приоткрыла её и заглянула внутрь. Может быть, я бы даже рискнула зайти, если бы мой осторожно прошаривающий все поверхности взгляд не наткнулся на маленькую деталь, из-за которой мне захотелось захлопнуть дверь и поскорее уйти оттуда, не оборачиваясь. К верхнему краю внутренней поверхности двери, там, где дряхлая обивка засохла и пошла трещинами, были приклеены два уходящих в темноту полупрозрачных тяжа толщиной с обувной шнурок. И мне показалось, что один из них дёргается.
Автор: Соня Ледяная